соломенной копны, если сбросить с нее пожухлый верхний слой и добраться до свежей соломы. Он вынул портсигар из кармана и чиркнул серебряной зажигалкой, потом несколько раз чиркнул себе, и, закурив, они пошли дальше.

– Так и вижу вас за вязанием носков, – сказал он. – Занятие как раз по вашим темпам. Ведь не умеете вы вязать.

– Я хуже делаю, – спокойно сказала она. – Пишу статейки и обучаю других молодых женщин вязать, скатывать бинты, обходиться без сахара и помогать стране выиграть войну.

– Ну-у! – сказал Адам, легко, по-мужски, отмахиваясь от такой проблемы. – Это не в счет. Работа есть работа.

– Не знаю, – сказала Миранда. – А как вы ухитрились продлить отпуск?

– Сами мне продлили, – сказал Адам. – Без всяких объяснений. Люди там мрут как мухи. Странная какая-то болезнь. Просто косит людей.

– Настоящая моровая язва, – сказала Миранда. – Как в Средневековье. Вы видели когда-нибудь, чтобы стольких хоронили?

– Никогда не видел. Ну, будем держаться мужественно и не дрейфить. Мне подарены еще четыре дня ни за что ни про что, и тут пусть хоть трава не расти. Как у нас вечер?

– Так же, как всегда, – сказала она. – Только не раньше половины второго. У меня сегодня особое задание, помимо обычных моих обязанностей.

– Ну и работа у вас! – сказал Адам. – Только и дела, что бегать с одного дурацкого развлечения на другое, а потом писать об этом статейки.

– Да, развлечения такие, что хуже не бывает, – сказала Миранда. Они стояли, пропуская похоронную процессию, и на этот раз молча проводили ее глазами. Миранда сдвинула свою шапочку набок и сощурилась на солнце, чувствуя, как в голове у нее все плывет. – Будто там золотые рыбки… – сказала она Адаму, – и медленно так проплывают. Я еще не совсем проснулась, надо кофе выпить.

Они стояли в закусочной, облокотившись о стойку.

– Тыловым крысам не подают больше кофе со сливками, – сказала она. – И сахару только один кусок. А мне или два, или вовсе не надо. Вот такая я страдалица. Буду теперь жить на отварной капусте, носить всякую дерюгу и как следует подготовлюсь к очередному раунду. Следующая война меня врасплох не застанет.

– Да не будет больше войн! Вы что, газет не читаете? – спросил Адам. – На этот раз мы в пух и прах их разнесем, и они так во прахе и останутся. И точка, и конец всему делу.

– Да, так меня уверяют, – сказала Миранда, пробуя горьковатую теплую бурду, и скорчила унылую гримасу. Они обменялись одобрительными улыбками, почувствовали, что тон у них правильный, что разговоры о войне ведутся так, как надо. Самое главное, подумала Миранда, что обошлось без зубовного скрежета и волос на себе не рвали, а это беспокойно, к тому же не совсем прилично и вообще ни к чему не ведет.

– Помои, – резко сказал Адам, отодвигая от себя чашку. – И вот весь ваш завтрак?

– И этого через край, – сказала Миранда.

– А я в восемь утра съел гречишные оладьи с кленовым сиропом, порцию сосисок, два банана и выпил две чашки кофе и все равно голодный, как сиротка, которого подкинули в мусорный ящик. Не откажусь, – сказал Адам, – от бифштекса с жареной картошкой и еще…

– Хватит, хватит, – сказала Миранда. – Это какой-то бред. Заказывайте, но только когда меня здесь не будет. – Она соскользнула с высокой табуретки, чуть прислонилась к ней, взглянула на себя в круглое зеркальце, подкрасила губы и решила, что и силы небесные ей уже не помогут. – Плохо мое дело, – сказала она Адаму. – Самочувствие просто ужасное. Это не только от погоды, и война тут ни при чем.

– Погода прекрасная, – сказал Адам, – а война такая, что лучше не бывает. Но когда это с вами случилось? Ведь вчера все было хорошо.

– Я не знаю, – медленно, слабым, тоненьким голоском проговорила Миранда. Как всегда, они остановились у открытой двери на захламленную лестницу, которая вела на мансарду, в помещение редакции. Миранда прислушалась к треску машинок наверху, к ровному грохоту печатных станков в нижнем этаже. – Как бы я хотела провести весь день на садовой скамейке в парке, – сказала она. – Или уехать в горы!

– Я тоже не прочь, – сказал он. – Так вот, завтра мы так и сделаем.

– Да. Завтра, если ничего не случится. Сбежать бы куда-нибудь, – сказала она ему. – Давайте сбежим?

– Это мне-то бежать? – сказал Адам. – Там, где я буду, бегать особенно не придется. Там больше на животе ползают среди развалин. Представляете себе? Колючая проволока и прочее тому подобное. Такое только раз в жизни человеку выпадает. – Он на минуту задумался, потом снова заговорил: – Сам я этого еще не нюхал, но, судя по рассказам, там черт-те что творится. Столько всего слышишь, точно побывал там и вернулся восвояси. Вот так изучишь по фотографиям какое-нибудь место, а потом приедешь туда и будто ничего не видишь. Мне кажется, я всю жизнь служу в армии.

А на самом деле всего шесть месяцев. Вечность. Он был такой ясный, свежий, и у него никогда ничего не болело. Она видела их: побывав там, они возвращались назад совсем не такими, какими были раньше.

– Герой, вернувшийся с войны, – сказала она. – Хорошо, если бы так и было!

– Когда нас обучали в лагере штыковому бою, – сказал Адам, – я у стольких мешков с песком и мешков с сеном выпустил кишки наружу, что просто не сосчитать. Нам орали: «Бей этого боша, бей его, коли, пока он тебя не заколол!», и мы как оголтелые набрасывались на мешки с песком, и я приходил буквально в раж, а потом, когда из этого мешка сыпался песок, то – вот честное слово! – чувствовал себя круглым идиотом. Бывало, проснешься ночью и думаешь: «Ну и болван же ты!»

– Да, могу себе это представить! – сказала Миранда. – Такая чушь!

Они медлили, не желая прощаться. Потом, после небольшой паузы, Адам спросил, будто продолжая разговор:

– А вы знаете среднюю продолжительность жизни сапера после того, как он обнаружил мину?

– Должно быть, очень короткая.

– Ровно девять минут, – сказал Адам. – Это я в вашей же газете вычитал неделю назад.

– Накиньте до десяти, тогда я тоже с вами поеду, – сказала Миранда.

– Ни секунды больше, – сказал Адам. – Ровно девять минут. Хотите верьте, хотите нет.

– Будет вам хвалиться, – сказала Миранда. – И кто это мог высчитать?

– Нестроевой солдат, – сказал Адам. – Какой-нибудь рахитик.

Это показалось им обоим очень смешным, они рассмеялись и потянулись друг к другу, и Миранда услышала свой немного визгливый смех. Она вытерла слезы, выступившие на глазах.

– Ну и война! Чудна́я какая-то! – сказала она. – Правда? Как подумаю о ней, так меня смех разбирает.

Адам взял ее руку в свои и потянул кончики перчаток на пальцах и вдохнул их запах.

– Какие у вас хорошие духи, – сказал он. – И сколько вы их на себя вылили. Мне нравится, когда волосы