Он едва видел Кати по вечерам из-за этой ее новой работы, и ее домик стал казаться ему тюрьмой. Еще совсем недавно двое живущих в нем людей не замечали, насколько он маленький и тесный, потому что были счастливы, но теперь жить тут казалось ему смешным для человека его возраста. Если встать посередине гостиной, то можно дотянуться до каждой из четырех стен! И ради этого он неустанно трудился всю свою сознательную жизнь? Чтобы жить в убогой хижине с женщиной, которая практически в ней не бывает?

Но конечно, главной бедой были эти проблемы с Салли, налоговиками и строительным департаментом. К тому же Малкольм и Саймон практически перестали с ним разговаривать. А когда он попытался поделиться своими заботами с Кати, она беспечно пояснила, что все случающиеся с нами неприятности имеют свою причину, но все равно в конце концов послужат нам на пользу. Он поспешил закончить разговор. Какой толк разговаривать с человеком, который все равно скажет только то, что, по его мнению, вы хотите услышать?

Лондон же, напротив, не таил в себе никаких ужасов. Он спокойно работал днем, а потом проводил тихие вечера со Стефани и сыном. Здесь он мог расслабиться и не чувствовать, что все ополчились против него. Здесь был его дом. Когда Джеймс вошел в дверь в пять минут пятого — он теперь не останавливался по дороге, стремясь добраться до Белсайз-Парк как можно скорее, — и вдохнул знакомый запах кофе, а также мальчишеский запах Финна — запах шампуня, морской свинки, кроссовок, у него сжалось горло. Вот его настоящая жизнь. Вот его семья.

Финн выскочил навстречу, распираемый желанием поделиться историями о школе и Дэвиде, о друзьях и всевозможных вещах, из которых Джеймс, голова которого была занята совсем другими вещами, мало что понял, но зато они заставили его хохотать. Его сын обладал явной склонностью драматизировать бытовые эпизоды.

Стефани он нашел на кухне и, когда она отвернулась от плиты, чтобы поздороваться с ним, поразился отчуждению, которое между ними возникло. Когда они только начинали жить в Лондоне, она бросалась ему на шею, едва он появлялся на пороге вечером в среду, а в субботу ночью плакала, вспомнив, что утром ему придется уехать снова. Тогда это действовало ему на нервы. Джеймса так обижало, что его вынудили работать в двух местах, что он относился к ее слезам скептически — если она так расстраивается, тогда почему бы ей не отказаться от карьеры в Лондоне и не вернуться в Линкольншир?

И вот теперь, когда она, вежливо улыбнувшись, спросила, нормально ли он доехал, Джеймс почувствовал, что все отдал бы за доказательства того, что она искренне рада его возвращению.

Да она красавица! Его словно что-то толкнуло. Нет, он всегда знал, что Стефани физически привлекательная женщина, но в последние годы приземленная женственность Кати возбуждала его сильнее, чем изысканная угловатость Стефани. Его притягивала незащищенность Кати и отталкивала независимость Стефани. Он шагнул, чтобы обнять ее, и почувствовал, как она на мгновение сжалась, но тут же расслабилась и, чуть помедлив, погладила его по спине. Все его последние несчастья вдруг накатили на него, и он крепче обнял ее и зарылся лицом в ее шелковистые волосы. Она позволила ему постоять так несколько секунд, но потом мягко отстранилась и снова повернулась к плите, где тушились овощи.

— Финн, иди садись за уроки, — крикнула она, решительно обрывая интимные мгновения.

До вручения премий Британской академии кино и телевидения оставалось несколько дней, поэтому Стефани не могла полностью посвятить себя предстоящему юбилею Джеймса. Но она разослала приглашения гостям, получила подтверждения, наняла поваров из японской фирмы, которые приходят к вам в дом с сумками, полными ножей, и делают на кухне сашими на глазах у восхищенных гостей.

Она решила позвонить Кати, узнать, как у нее идут приготовления. По крайней мере, вполне подходящий предлог для звонка. Дело было в том, что Кати начинала порядком беспокоить Стефани. Джеймс сказал ей, что Салли донесла в строительный департамент о пристройке, которую он возвел позади ветлечебницы. Но Стефани подозревала, что дело вовсе не в Салли. С того момента, как они впервые встретились с Кати и придумали план мести Джеймсу, она словно переродилась. Из мягкой, чувствительной женщины Кати на глазах превращалась в беспощадную мстительницу. Стефани хорошо знала, что идея мести принадлежит ей, но теперь боялась, что выпустила из бутылки джинна, с которым не в силах совладать.

Кати ответила после третьего звонка. Ее голос звучал так же дружелюбно и мягко, как всегда.

— Стефи, привет, как дела?

— Хорошо, — ответила Стефани. — Я хотела спросить — как продвигаются у тебя приготовления к празднику?

Кати принялась рассказывать, как собирается украсить ратушный зал, — она закупила несколько ярдов белого муслина, который превратит комнату в шатер бедуина. Белые скатерти на столах, тарелки с растительным орнаментом. По мнению Стефани, это скорее напоминало свадебный ужин и было совсем не в духе Джеймса. Она, видимо, в какой-то момент потеряла нить, потому что вдруг услышала, как Кати говорит со смехом:

— Я очень сомневаюсь, что к тому времени у него останутся друзья, которые захотят прийти.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Стефани. И Кати рассказала ей о Салли и ее дядюшке Поле и о том, что Джеймсу предстоит объясняться в инспекции по налогам и сборам и, весьма возможно, его оштрафуют или обяжут возместить все, что он утаил от государства. А еще Джеймс ходил к Сэм Макнейл и просил совета — как задним числом получить разрешение на пристройку, а она вспылила и обвинила его в том, что он пытается заставить ее воспользоваться своими связями и обойти закон. Малкольм и Саймон почти не разговаривают с Джеймсом, и кое-кто из прежних клиентов предпочел иметь дело с ветеринаром из соседней деревни!

Слушая ее, Стефани почувствовала, что начинает жалеть Джеймса, несмотря на то что он сделал.

— А как в департаменте узнали о пристройке? — спросила она, заранее зная ответ.

— Это я им сообщила! — ответила Кати тем же голосом, каким двухлетняя девочка хвастается, что покакала на ламинат, а не на ковер, и ждет, что ее за это похвалят.

Стефани громко вздохнула.

— Мы, по-моему, договаривались ничего не предпринимать, предварительно это не обсудив, — нервно проговорила она.

— Я знаю. Но не могла до тебя дозвониться. И все равно получилось забавно.

— Но мы же не хотели рушить его репутацию до дня рождения. Разве не в этом смысл? — сказала Стефани и вдруг поймала себя на том, что ей совсем расхотелось доводить свой план до конца.

— Он это заслужил! — проговорила Кати с нажимом. — А с его самонадеянностью он никогда не догадается, что я тут замешана. Ну так что с того, если кое-кто не явится к нему на праздник? Он только пожинает то, что сам посеял.

— А может, нам забыть об этом? — спросила Стефани. — Мы и так доставили ему достаточно поводов для волнения. Я думаю, что нам надо просто бросить его и жить дальше.