– Ты себе что-то повредила, Грейс? – вступает в разговор Мэйси. Вот трусиха.

– Да так, ерунда. – Мы оторвались от остальных, но, если сейчас остановимся, они нас догонят, а мне совсем не хочется окончательно выставить себя на посмешище. И расстаться с надеждой вписаться в здешнюю компанию и стать своей. Меня сочтут ходячей катастрофой, чем-то, влекущим за собой оранжевый уровень опасности. Какая ирония, думаю я, ведь именно Джексон советовал мне не высовываться.

Прямо как в Сан-Диего. Там я была девушкой, родители которой погибли. А здесь я стала девушкой, которая упала с дерева и едва не вызвала Третью мировую войну между двумя самыми обольстительными парнями в школе.

Что за жизнь?!

Желая во что бы то ни стало вернуться в школу и мою комнату до того, как до нас доберутся остальные, я иду дальше. Вернее, пытаюсь идти, потому что Джексон почти сразу же преграждает мне путь.

– Что у тебя болит? – повторяет он, и по его лицу я вижу, что врать бесполезно.

И поскольку спорить с ним – значит терять драгоценные секунды, я наконец сдаюсь:

– Лодыжка. Видимо, падая, я подвернула ее.

Не успеваю я договорить, как Джексон опускается передо мной на колени и через сапог щупает мою лодыжку.

– Я не могу снять его с тебя, потому что тогда ты отморозишь ногу. Но скажи, когда я так делаю, тебе больно?

Вместо ответа я резко выдыхаю воздух.

– Может, мне сбегать за снегоходом? – спрашивает Мэйси. – Я быстро.

О боже, нет. В какое же дурацкое положение я попаду!

– Я могу идти, честное слово. Я в порядке.

Джексон смотрит на нас обеих так, словно не верит своим ушам, затем, не говоря ни слова, поднимает меня на руки.

Я не могу ни двигаться, ни думать, могу только потрясенно смотреть на него, чувствуя, что мой мозг замкнуло. Ведь не может же Джексон в самом деле меня обнимать, верно? Потому что это просто невозможно.

И все же он меня обнимает. Как же приятно находиться в его объятиях. Необычайно приятно. К тому же теперь его лицо так близко. Как же несправедливо, что с расстояния в один дюйм он кажется еще притягательнее. И что от него так изумительно пахнет.

Из-за этого его запаха – смеси ароматов снега и апельсинов – я так отчаянно стараюсь вырваться и вынудить его поставить меня на землю. Потому что, если он пронесет меня до самой школы, продолжая так сокрушительно действовать на все мои чувства, я окончательно потеряю способность соображать.

– Не могла бы ты перестать так вертеться? – спрашивает он, когда я в очередной раз пытаюсь высвободиться из его объятий.

– Тогда просто поставь меня на землю. – Я смотрю на Мэйси, ища поддержки, но, судя по ее лицу, она сейчас, кажется, думает, что это какой-то розыгрыш. Нет, она определенно мне не поможет, думаю я и опять поворачиваюсь к Джексону: – Ты не можешь тащить меня на себе всю дорогу до школы!

Но он продолжает идти как ни в чем не бывало.

– Спорим?

– Джексон, не глупи. Это же далеко.

– О чем ты?

Я опять начинаю извиваться, пытаясь добиться, чтобы он поставил меня на землю, но он только сжимает меня еще крепче.

– О том, что я слишком тяжелая.

Он опять смотрит на меня так, будто не верит своим ушам.

– Я серьезно. – Я упираюсь ладонями ему в грудь и пытаюсь оттолкнуть от себя. Но его руки, обвивающие меня, не сдвигаются ни на дюйм. Если честно, мне совсем не хочется, чтобы он и впрямь поставил меня на землю. У меня ужасно разболелась лодыжка, и если мне придется идти самой, это будет настоящий кошмар. Но это вовсе не значит, что я должна позволить ему причинить себе вред, пытаясь мне помочь. – Поставь меня на землю, пока ты не причинил себе вред.

– Я? – Он выгибает бровь. – Ты что, хочешь меня оскорбить?

– Я хочу, чтобы ты поставил меня на землю. Ты не можешь тащить меня на себе всю дорогу до…

– Грейс! – перебивает меня он.

Я жду, когда Джексон что-то скажет, но он не говорит ничего, и я с некоторым раздражением спрашиваю:

– Что?

– Заткнись.

Одна половина моего сознания чувствует себя оскорбленной и тем, что он сейчас сказал, и тем, как буднично он это произнес, но вторая половина, та, которая, собственно, и управляет моим языком, делает то, что Джексон просит, и затыкается. Ведь это не так уж плохо, когда тебя несет чертовски сексуальный парень, тем более что, если бы не он, тебе пришлось бы хромать, терпя адскую боль.

Теперь, когда меня несет Джексон, мы движемся раза в три быстрее, чем когда я ковыляла сама. И не успеваю я оглянуться, как мы входим в замок и начинаем подниматься по лестнице.

Когда мы доходим до нашей с Мэйси комнаты, моя двоюродная сестра отпирает дверь и отводит в сторону свои странные нитки бус.

– Входи, – говорит она Джексону.

Пару секунд спустя он сажает меня на мою кровать, и я уже начинаю думать, что на этом все и закончится, но он наклоняется и стягивает с меня сапоги.

– Теперь я могу справиться сама, – говорю я. – Спасибо за помощь.

Он смотрит на меня, и этот его взгляд яснее ясного говорит, чтобы я заткнулась, – на сей раз ему даже не надо ничего произносить вслух. Это так смущает меня, что я пытаюсь вырвать ногу из его хватки и начинаю сама снимать с себя носок.

– Я растянула лодыжку, а вовсе не умираю от чахотки, – язвительно бросаю я.

– Что ж, еще не вечер.

– Послушай, что ты хочешь этим сказать? – Я сердито смотрю на него.

– А то, что ты находишься здесь всего три дня, а я уже во второй раз вытаскиваю тебя из передряги.

– Ты это серьезно? Ты что же, считаешь, что в этой буре виновата я?

– Да, считаю. – Он обхватывает рукой мою икру и мягко, но решительно снимает мою правую ногу с кровати, чтобы осмотреть лодыжку. – Ведь Мэйси не упала со своего дерева, не так ли?

– У меня не… – начинает Мэйси.

– Ее сук не переломился! – перебиваю ее я, возмущенная тем, что он хочет возложить вину за мое падение на меня. – А мой взял и сломался. Что мне было делать? Держаться за ствол? Я пыталась, но не смогла. О-о! – Я пытаюсь вырвать ногу, когда он нажимает на больное место.

Он не обращает на меня внимания, хотя его прикосновение, и без того мягкое, становится еще осторожнее.

– Отека нет, и синяк небольшой, так что вряд ли ты что-то сломала.

– Я тебе уже сказала, что это просто растяжение. – Я опять пытаюсь высвободить ногу, но на сей раз уже не слишком стараюсь. Прикосновение его рук к моей обнаженной коже выбивает меня из колеи, лишает сил. – Ты можешь идти.