Взяв Акитаду за руку, Тамако поспешно увела его прочь.

— Она умирает… — тихо бормотала она на ходу с упреком и с горечью. И когда монахи уже не могли их слышать, прибавила: — Конец-то совсем близок. Но она узнала меня и протянула руку, чтобы приласкать Ёри. Только даже на это у нее сил не хватило. Ох, Акитада, я вижу, ко времени мы вернулись.

Акитада смотрел в ее полные слез глаза и не мог не подивиться тому состраданию, с каким она отнеслась к женщине, которую едва знала. Сам-то он считал, что его мать не заслуживает такого отношения к себе.

— Зато я вернулся слишком рано, — проговорил он резким тоном. — Вот не поспешил бы и не узнал бы тогда, как, оказывается, ненавидит меня собственная мать, если готова прогнать с глаз долой, осыпая проклятиями.

— Акитада, как же так?! Ты ничего не говорил мне. Тамако была глубоко потрясена.

Он отвернулся и молчал, потом сказал:

— Не хотел отравлять и тебе жизнь. Теперь я держусь от нее подальше и просто жду конца в надежде, что он настанет скоро и мы все тогда сможем наладить собственную жизнь как нормальные люди.

Он открыл дверь в свою комнату, там было холодно. Никто не позаботился, чтобы принести туда жаровню или кипятка для чая. Ему вспомнились роскошные покои Акико с многочисленными раскаленными жаровенками, шелковыми постелями и мягкими подушками, разбросанными на толстых соломенных циновках и огороженными от сквозняков ширмами и занавесками.

— Прости, но тут ничего не готово, — сказал он жене. — Моя голова была занята совсем другими вещами. Неприветливо тебя встретил дом.

Несмотря ни на что, за ночь они хорошо отдохнули. Утром началась суета, связанная с размещением. ни заря Акитада пошел в конюшни проведать лошадей. Холодная, ветреная и пасмурная погода его сильно тревожила. Большая часть конюшен не имела крыши, и задувавший сверху холодный ветер разметывал сено, приготовленное для животных. Он велел Торе и Гэнбе смастерить какое-нибудь временное укрытие и корил себя за то, что не побеспокоился об этом раньше.

Вернувшись к себе, он нашел Тамако дрожащей даже в зимнем кимоно.

— Прости, любимая, — сокрушенно сказал он. — Из-за матушкиной болезни все слуги заняты и буквально сбиваются с ног. А ты вот сидишь тут в ледяной комнате, и чашки горячего чая даже никто не поднесет. — Он вдруг вспомнил про сына и, с тревогой оглянувшись на дверь, спросил: — А где Ёри?

— Только не сердись. Ёсико опять повела его к твоей матушке. Она, похоже, лучше себя чувствует, когда видит его, а он и не возражает. И обо мне беспокоиться не нужно. Теперь, когда я, слава Богу, вернулась, я стану помогать Ёсико — ведь она наверняка сбилась с ног, заботясь о матушке и о тебе. Она говорит, у нее в помощницах всего одна служанка.

Акитада покраснел от стыда, вспомнив про кимоно, сшитое для него сестрой.

— Я беспокоюсь за Ёсико, — сказала Тамако, разбирая привезенную одежду и развешивая ее проветриться.

Акитада поморщился.

— Я тоже. Что она видит? С утра до ночи работа, матушкин злой язычок, ее тяжкая хворь да одиночество! Разве это жизнь для молодой женщины ее сословия? Я обещал ей найти хорошего жениха. Обретя свой собственный дом, она быстро снова станет собой.

Тамако рассмеялась.

— Ох, Акитада! Неужели ты думаешь, что все так просто? — И, внезапно посерьезнев, она прибавила: — Нет, тут что-то еще. Она явно скрывает это, а значит, это что-то неприятное.

Акитада игриво склонил голову набок и улыбнулся жене.

— Да ты просто ищешь, кого бы напичкать своими волшебными зельями, — сказал он, с обожанием глядя на нее. Целительский дар его супруги поистине был спасением для его семьи и прислуги в течение всех этих долгих лет, проведенных ими на севере. Даже Сэймэй, его старый друг и преданный вассал, передал ей свою коробку с лекарственными бальзамами и чаями и целиком сосредоточился на новой роли — персонального секретаря Акитады. — Нет, с нас хватит и матушкиной болезни, — твердо сказал он. — А Ёсико в полном порядке. Просто устала и вынуждена торчать дома.

Тамако прошлась по комнате и распахнула дверь в запущенный сад. Холодный воздух ворвался в и без того промозглую комнату.

— Против болезни твоей матушки я уже бессильна. — Она вздохнула, глядя на унылые дебри неухоженных растений.

Акитада подошел к ней и с виноватым видом сказал:

— Я пока не успел навести здесь порядок.

Сад у него перед глазами представлял собой печальную картину — вечнозеленые кустарники вымахали до высоты деревьев, травы почернели от заморозков, а земля и дорожки были усыпаны опавшей листвой и ветками.

Но Тамако как ни в чем не бывало улыбнулась:

— Не переживай! Мне всегда нравилась эта комната больше других. Здесь солнечно в течение всего дня, а сад дает ощущение покоя и уединенности. Знаешь, с каким удовольствием я снова займусь садоводством! Не будет больше этой вечной зимы и этих нескончаемых снегопадов, и мы будем сидеть на этой вот веранде, попивать чаек и любоваться нашими азалиями, камелиями, пионами и осенними хризантемами. — Она порывисто повернулась к нему, глаза ее сияли радостью.

— Ах, Акитада, как это все-таки хорошо — вернуться домой!

Акитада был так глубоко тронут словами жены, что не сразу сообразил, что ему предстоит лишиться комнаты, которую он всегда занимал — места, где он спал и работал и мог укрываться от презрительных взглядов и слов своих надменных родителей. Ну что ж, он найдет себе другую комнату, если Тамако хочет жить в этой.

— Знаешь, до сих пор я никогда не был счастлив в этом доме, — сказал он, обнимая ее и крепко прижимая к себе.

Тамако молчала, только с радостным вздохом уткнулась нежным личиком в его плечо. В саду ветер, подхватив горстку жухлой листвы, вихрем закружил ее в воздухе. Акитада поежился и еще крепче прижал к себе жену.

— Какая ранняя зима в этом году, — сказал он. — А эта комната совсем не отапливается. Ты, наверное, будешь мерзнуть. Просто не понимаю, что случилось с нашими слугами. А я не успел даже нанять еще кого-нибудь. Давай-ка я схожу за твоей служанкой — пусть приготовит чай и горячие жаровни.

Она улыбнулась, расставаясь с ним неохотно.

— Да ладно, не стоит беспокоиться. Хотя от чашки горячего чая я бы не отказалась.

Акитада закрыл двери на веранду и отправился на поиски служанки. В доме было пустынно, лишь доносившееся по коридорам распевание монахов нарушало тишину. Еще с крыльца Акитада увидел, что повозки до сих пор стоят посреди двора, лишь наполовину разгруженные.

На кухне он застал повариху и матушкину долговязую костлявую служанку за оживленной болтовней — взяв в оборот смазливую горничную Тамако, они тешили свое любопытство, засыпая ее вопросами о новой госпоже и о людях Акитады. Кроме слабенького огонька под рисовым котлом и небольшой горки наструганных на доске овощей, других приготовлений пищи он не заметил.