уставшие глаза несколько потускнели, вглядываясь в врубелевский шедевр, черты лица разгладились. В какой-то момент Ева могла бы назвать его красивым — даже чёрная косматая борода показалась ей тогда чем-то особо поэтическим и придающим своему обладателю образ вернувшегося на родину Одиссея, — если бы не читавшаяся во всём его существе тупая звериная агрессия, обыкновенно присущая росомахам. Мужчина оторвался от созерцания картины и вдруг повернулся к Еве.

— С днём рождения, мисс Ангел, — тихо сказал он, как бы ни к кому не обращаясь. У него был приятный приглушённый и достаточно низкий голос, но и в нём Еве почему-то послышалась скрытая угроза.

— Благодарю… Как я могу к Вам обращаться?

Мужчина отвернулся от собеседницы и промолчал, словно не услышал вопроса. Ева в поисках поддержки посмотрела на Марию.

— Он не очень общительный, — пояснила она, принимая от подошедшего к ним официанта маленькую тарталетку. — Точнее, очень не общительный. Я не могу сказать тебе, как его зовут, но на сегодняшнем балу к нему обращаются по имени Ране́ль Гу́танг.

— Красивое имя, — растерянно пробормотала Ева, искоса поглядывая на мужчину: тот в это время, судя по задумчивости на его лице, погрузился в какие-то очень далёкие и не самые радостные воспоминания. — Никогда раньше такого не встречала.

— Только не соглашайся, когда он пригласит тебя танцевать, — как бы невзначай заметила Мария и лукаво подмигнула.

— Почему?

— Ну, потому что, во-первых, он отдавит тебе все ноги, а во-вторых…

— А во-вторых?

Мария вздохнула и тоже посмотрела на картину.

— А во-вторых, не думаю, что ты выберешься из этого танца живой.

В этот момент к Марии и Ранелю подошли какие-то другие люди, поэтому Еве пришлось отойти, оставшись наедине со своим недоумением и глубокими размышлениями. Что за глупая любовь пугать её по пустякам! Что Бесовцев, что Мария, особенно при том, что… Они были очень похожи. Ева даже остановилась посреди зала, удивившись собственному неожиданному открытию. Действительно, её недавняя знакомая и гражданин Бесовцев походили друг на друга не только манерой речи, но и чисто внешне: большие глаза немного на выкате, острые черты лица, радужки неясного цвета… Только Мария была более крупной комплекции, а Бесовцев мог «спрятаться за канатом», настолько сильной была его несколько нездоровая худоба.

Из этих весьма интересных размышлений Еву вывел продолжительный и громкий звон колокольчика; толпа мгновенно расступилась, и девушка оказалась одна в центре зала, не совсем понимая, что происходит. С возвышения, на котором объявлялось открытие бала, спустился Саваоф Теодорович и, остановившись напротив Евы, галантно протянул ей руку. На его губах играла призрачная полуулыбка, а чёрные глаза блестели, словно два больших жука-скарабея в лучах жаркого египетского солнца; широкая раскрытая ладонь терпеливо ждала, когда в неё опустится маленькая девичья ладошка, но Ева медлила.

«Сейчас будут танцы, — прошептал будто у неё в голове голос Саваофа Теодоровича, — и по правилам, первый предоставляется хозяевам вечера. Я знаю, как ты прекрасно танцуешь вальс, Ева, так не откажи мне в удовольствии исполнить его вместе с тобой».

И как только девушка опустила руку в протянутую ладонь Саваофа Теодоровича, заиграла музыка, зазвучали скрипки, виолончели, контрабасы, смазались в стремительном круговороте лица гостей, превратились в размытые пятна без имён и фамилий, яркие одежды превратились в единый непонятный и абсолютно новый цвет, какой никогда за всю историю цивилизации не выдумает человеческий мозг. Осталась только мелодия, неумолимо быстрый темп вальса и Саваоф Теодорович, который смотрел на Еву так ласково, как, наверное, не смотрел ещё ни на кого за всю свою долгую, потемневшую от времени жизнь.

Оба танцевали превосходно. Когда прозвучала последняя нота, зал снова взорвался аплодисментами; многие кричали «Браво!», вызывали на бис, но ни Саваоф Теодорович, ни Ева их не слышали. Оба, тяжело дыша, счастливо улыбались, и если для девушки в этом не было ничего сверхъестественного, то сам организатор вечера чувствовал себя крайне непривычно, и если бы он в этот момент повернул голову налево, то непременно увидел бы удивлённые лица своих подчинённых; но он не повернул.

После короткой передышки снова зазвучал вальс, но на этот раз гораздо более спокойный; гости, разбившиеся на пары, медленно закружились по залу, словно пушинки одуванчиков на ветру или большие чаши водяных лилий, плавно покачивающихся на озёрной глади. Ева и Саваоф Теодорович, как и полагается, опять танцевали в центре, но, несмотря на огромное количество людей вокруг, чувствовали себя словно под стеклянным колпаком, за который не проникают суета и шум внешнего мира. Размеренные движения танца приводили в порядок разбушевавшиеся мысли и эмоции, усыпляли и без того задремавшую бдительность, расслабляли напряжённые до этого момента нервы…

Вдруг среди толпы танцующих промелькнуло чьё-то смутно знакомое лицо: всего на одну секунду Еве показались пронзительные серые глаза, кудрявые тёмно-каштановые волосы, волнами спадающие на плечи, и невесомый шейный платок, как-то грустно и безжизненно свисающий вниз; пара вальсирующих неспешно проплыла перед глазами, и хрупкий образ, конечно, сразу исчез, оставив после себя странную пустоту. Саваоф Теодорович тихо поинтересовался, кого она увидела, но ей совершенно нечего было ответить, поэтому дальше они танцевали в обоюдной тишине.

Когда вальс закончился, и люди снова разбрелись кто куда по всему залу, Ева пробралась к высоким окнам в пол и выглянула в сад: там царила тёмная, холодная, весенняя, но в то же время уже дышащая летом ночь; кусты сирени, казалось, замерли в немом оцепенении или спали глубоким мёртвым сном, не поддаваясь ленивому ветерку, который неохотно пытался расшевелить застоявшиеся деревья. Из-за полупрозрачного отражения в окне Ева не смогла бы подтвердить правдивость увиденного, скорее просто поверить ему: у самой кромки жёлто-оранжевой линии света стоял человек. Правая часть его лица скупо выделялась огненными пятнами, тогда как остальное тело, чей силуэт, впрочем, вполне угадывался в темноте, было скрыто от посторонних глаз за кустами пионов. Создавалось впечатление, что человек кого-то ждал; он будто почувствовал, что на него кто-то смотрит, пару раз оглянулся вокруг себя и поднял голову наверх; его глаза вспыхнули ярко-оранжевыми отблесками электрических свечей, освещающих ресторан, и столкнулись с небесной синевой глаз Евы.

Девушка отпрянула от окна и, проскользнув между непринуждённо беседующими гостями, пробралась к винтовой лестнице, ведущей на первый этаж. Краем глаза она заметила Саваофа Теодоровича, который сидел за столом и обсуждал с тремя такого же солидного, как и он, вида мужчинами определённо что-то очень важное. Он не заметил её ухода, и Ева сбежала вниз по ступенькам.

После шумной атмосферы банкетного зала в саду было непривычно тихо. Когда глаза немного привыкли к темноте, Ева различила среди розовых кустов