– Да, вообще-то. Я полжизни в библиотеке проторчала.

Библиотека. Может быть, Вивиан пошла в библиотеку, а не на шопинг? Она нашла важную книгу и записала себе ее номер. Она что-то искала и, возможно, даже нашла.

Я вспоминаю запись про то, что она что-то разыскала. Большой О. – это Особняк. Ф – Френни. Довольно просто. Но Вивиан не написала, что нашла и что украла. Это ужасно раздражает, ведь написала она достаточно, чтобы вселить в меня тревогу.

Описание реакции Френни все еще меня ошеломляет. Совсем непохоже на ее поведение. Возможно, Вивиан что-то додумывала? Или у нее была паранойя? Строчка о том, что она расскажет все мне на случай, если с ней что-то произойдет, намекает на это.

Я близка к тому, чтобы раскрыть ее темный грязный секрет.

С ней и правда что-то произошло, но у меня нет доказательств, что в этом замешаны Френни или ее темный грязный секрет. Однако совпадений слишком много.

Я знаю правду.

Я должна радоваться тому, что на шаг приблизилась к тайне исчезновения девочек. Вместо этого внутри у меня образуется тяжелый, болезненный ком. Мне кажется, Вивиан испытывала нечто подобное, когда написала два последних слова.

Мне страшно.

Мне тоже.

Есть вероятность, что я наткнулась на нечто жуткое или даже опасное.

После всех этих лет я наконец смогу получить ответы.

Я очень боюсь, что они мне не понравятся.

В эту ночь в мои сны вторгается Вивиан.

Они не похожи на галлюцинации моей юности. Я не думаю, что она вернулась, соткалась из эфира. Я будто вижу кино, старый нуарный фильм, из тех, что отец смотрит по воскресеньям. В монохромной палитре Вивиан кажется резче, выразительнее. Сначала она бежит по лесу, как на моей картине. Потом стоит на пустынном острове и держит пару ножниц. Наконец она в каноэ, усиленно гребет по направлению к туману. Тот поглощает ее.

Я просыпаюсь, сжимая браслет. По лагерю несется побудка. Удивительно, но я проспала всю ночь. Мои веки нерешительно трепещут в утреннем свете. Еще не успев как следует открыть глаза, я замечаю что-то у окна.

Какая-то темная фигура.

К горлу подступает ком, он мешает мне дышать. В этот момент человек у окна убегает. Я не могу его разглядеть. Все, что я вижу, – темная фигура, растворяющуюся вдали.

Когда она наконец исчезает, я с трудом сглатываю. Я не хочу будить девочек. Не хочу их пугать. Саша щурится на меня с верхней кровати. Я понимаю, что она не видела того, кто подглядывал. Она видит, что я сижу на кровати, бледная как смерть.

– Мне приснился кошмар, – говорю я.

– Я читала, что кошмары могут быть вызваны перееданием на ночь.

– Буду знать.

Однако я уверена, что Вивиан мне снилась из-за дневника, а не из-за ужина.

А человек у окна точно мне не приснился. Я его не придумала. Мне не показалось. Я не могу себя убедить в том, что это оптическая иллюзия, как в душевой. Выхода нет.

У окна кто-то стоял.

Я все еще чувствую чужой взгляд. Призрачные очертания у самого окна. Мой пульс учащается словно бы в ответ. Я не ошиблась.

За мной подглядывали.

Кто-то запустил воронов в коттедж.

А сейчас кто-то смотрел, как я сплю.

Я вздрагиваю от ужаса и омерзения. По спине бегут мурашки. Если бы я была одна, я бы закричала. Мне нужно выпустить напряжение, скопившееся внутри. Я сползаю с кровати и иду к двери.

– Вы куда? – шепчет Саша.

– В душевую.

Очередная ложь. Отговорка, чтобы ее успокоить. Я вся на взводе, меня трясет. Я выхожу на улицу, чтобы попробовать понять, кто за мной наблюдал. Но из коттеджей уже высыпали на улицу десятки вялых, только что проснувшихся девчонок. Завидев меня, они останавливаются и начинают на меня таращиться – кто-то склонив набок голову от любопытства, кто-то – с неподдельным удивлением. Вскоре к ним присоединяются еще несколько. Даже Кейси замирает на месте, а она явно собиралась выкурить первую за день сигарету. Она прижимает пальцы к губам.

И тут до меня доходит. Они смотрят на что-то позади меня.

Я медленно оборачиваюсь. Я не уверена, что хочу увидеть то, что ждет меня позади. Девчонки явно ошеломлены и напуганы, так что меня наверняка не ожидает ничего хорошего. И все-таки я оборачиваюсь и смотрю на «Кизил».

На двери появились мазки краски – красной, все еще влажной, стекающей вниз, словно ручейки крови.

Большие и яркие буквы складываются в слово, которое вонзается между ребер, словно нож.

В столовой Френни снова обращается с речью ко всем тем, кто приехал в лагерь. Однако в этот раз говорит она совсем другим тоном:

– Если вы думаете, что я недовольна, знайте, что это преуменьшение. Я потрясена и убита. Подобному вандализму не место в лагере «Соловей». При обычных обстоятельствах виновник немедленно покинул бы лагерь. Но поскольку вы пробыли здесь всего несколько дней и, возможно, не до конца понимаете правила, я позволю виновнику остаться, если он признается прямо сейчас. Если такого не случится, но вас поймают, вам будет запрещено вернуться сюда. Если вы ответственны за случившееся, пожалуйста, признайтесь, попросите прощения, и мы забудем об этом инциденте.

Стоит тишина, изредка прерываемая покашливанием и скрипом стульев. Никто не встает с места. Хотя я даже не надеюсь на это. Подростки скорее умрут, чем признают, что сделали что-то плохое.

Но я-то знаю.

Я смотрю на них от двери. Многие девочки склонили головы. Им всем стыдно. Остальные смотрят вперед невинно, как Кристал и Саша. Кажется, что злится только Миранда. Она осматривается и пытается вычислить виновного.

Около стены стоят Лотти, Тео, Чет и Минди.

Минди замечает мой взгляд и хмурится в ответ. Теперь я окончательно разрушила ее планы на идеальное лето.

– Ну что же, – продолжает Френни через невыносимо долгую паузу. – Я очень разочарована. После завтрака вы все пойдете в коттеджи. Занятия на утро отменены. Мы будем разбираться.

Она выходит из столовой. За ней следуют остальные обитатели Особняка. Лотти трогает меня за плечо и произносит:

– Эмма, пойдем с нами.

Я иду в соседнее здание ремесел и искусств. Лотти запирает дверь. Я встаю рядом с ней, чувствуя ужасное напряжение и желание бежать. Не из помещения, а из лагеря. Моя левая рука дрожит не переставая с тех пор, как я увидела надпись. Птички гремят на запястье.

– Вот это история, – произносит Френни. – Эмма, ты знаешь, кто бы мог такое сделать?

Очевидно: кто-то в этой комнате. Первая улика – сама надпись, которую в данный момент отмывают с двери. Я солгала всем этим людям, не считая Минди. Солгала насчет Тео и того, что он сделал. Никто не назвал меня лгуньей в лицо, но не удивлюсь, если они так считают. Я даже винить их не могу.