— Это не готовность. Это — смирение, с которым женщина встречает желания своего господина.

Он просиял:

— Значит, я господин?

— Только пусть это тебе не вскружит голову! — предостерегла Пеппер.

— Так какой же властью я наделен?

— Безграничной… в разумных пределах.

— Ты допускаешь противоречие в определении.

— В моем словаре эти понятия не противоречат друг другу.

— Может быть, в виде исключения, ты объяснишься поподробнее? — игриво потребовал Тор.

— Не вздумай просить, чтобы я почистила тебе ботинки.

— Понятно. А если я прикажу готовить?

— Пожалуй. Только лучше меня попросить.

— А если захочу, чтобы ты для меня танцевала?

— Ты в душе — турок? — удивилась Пеппер.

— Почему турок?

— Гаремы, — кратко пояснила она.

— Я задал вопрос, — напомнил Тор.

— Зависит от того, какой тебе нравится танец и как ты мне «прикажешь».

— Теперь я понимаю, что значит «в разумных пределах».

— Я была уверена, что ты в этом разберешься, — одобрила Пеппер.

— Значит, просить, а не приказывать.

— Такой уж у меня нрав, — пожала плечами Пеппер.

— Значит, плетку придется выбросить?

— Это будет самое разумное.

— Послушай, Диана…

— Что, Тор, мой повелитель?

— У меня уже есть просьба.

— Не забудь сказать «пожалуйста».

Наклонившись над ней. Тор что-то прошептал ей на ухо.

Взгляд Пеппер затуманился, казалось, она смотрела внутрь себя.

— По крайней мере, ты сказал «пожалуйста», — пробормотала она.

Прошло еще много времени, прежде чем Тор погасил лампу. Пеппер свернулась клубочком, уютно устроившись подле него.

— Спокойного… утра, — пробормотала она в полусне.

— Спи-спи, — отозвался Тор, засыпая.

Пеппер приснилось, что у нее над ухом жужжат пчелы. Она машинально подняла руку, чтобы отогнать назойливых насекомых, но ее рука наткнулась на сильную мужскую руку, и, когда жужжание смолкло, она решила предоставить Тору расправляться с пчелами. Глубже погружаясь в сон, она услышала, как он полушепотом разговаривает с насекомыми, что было смешно, так как с насекомыми не разговаривают.

Прошло еще некоторое время. Пеппер не знала, сколько именно. Но она знала: что-то не так, чего-то не хватает, холод и одиночество опустевшей постели заставили ее проснуться. Она резко открыла глаза, пробудившись внезапно и окончательно. В комнате было темно, часы со светящимися стрелками показывали пять.

На огромной кровати она была одна.

Пеппер села и огляделась.

Дверь в ванную была открыта. Дверь в коридор тоже была приоткрыта. Оттуда брезжил слабый свет. Пеппер потрогала место рядом с собой. Постель была еще теплая. Значит, Тор только что ушел.

Но куда?

Пеппер была не из тех, кто станет долго сидеть и раздумывать. Не включая лампу, она выскользнула из постели и подняла свою фланелевую рубашку с пола. Застегиваясь на ходу, она вышла в коридор и прислушалась.

Снизу, из маленькой гостиной, до нее донесся приглушенный голос.

Она направилась к лестнице, легко ступая по ковру босыми ногами. Тор сидел вполоборота к ней и разговаривал по телефону. Он был полностью одет, рядом с ним на диване лежала куртка. Его лицо, повернутое к ней в профиль, было непроницаемым, лишенным привычного оживленного выражения и как будто чужим.

— Венесуэла. Да. Они не знали. Готовьте самолет. Я приеду через час. Правильно.

Он повесил трубку.

Пеппер смотрела на него молча.

«Не сегодня! Боже, пожалуйста, только не сегодня!» — билась в ее голове единственная мысль.

Тор поднял глаза и заметил, что Пеппер стоит в дверном проеме. В мешковатой фланелевой рубашке, едва закрывавшей бедра, она выглядела сексуальнее, чем любая другая женщина в самом сексуальном белье. Ее волосы были слегка растрепаны после сна, но глаза, бездонные, широко распахнутые, ярко-лазурные, совсем проснулись. В них застыл вопрос, на который он с удовольствием ответил бы.

Как ему хотелось подняться ей навстречу, подойти и обнять! Как ему не терпелось объяснить то, для чего он не находил слов! Улыбнуться и сказать ей, что все будет хорошо.

Он посмотрел в сторону.

— Мне придется уехать.

Слово «любимая» он не произнес.

Она медленно прошла в комнату, остановилась у подлокотника дивана, продолжая неотрывно смотреть на него.

— А ты знаешь, когда вернешься?

— Нет. Действительно не знаю.

Слово «любимая» он не добавил.

Она все так же спокойно спросила:

— Ты хочешь застать меня здесь, когда вернешься?

Он быстро взглянул на нее.

— Да.

И опять слово «любимая» осталось в скобках.

Она вздохнула тихо, почти беззвучно.

— Я буду кормить Люцифера в твое отсутствие.

— Спасибо.

Он говорил отрывисто, словно смущаясь собственной сдержанности.

«Любимая», — думал он.

Поднявшись, он стал надевать и застегивать куртку чрезвычайно сосредоточенно, как будто это нехитрое дело требовало большого внимания. На Пеппер он не смотрел.

— Ты хотел бы, чтобы я делала что-то еще? «Скажи, что ты будешь по мне скучать!» — мысленно молил он.

Пеппер медленно кивнула, и лишь сжатый кулачок выдал ее скрытое волнение. Заметив, что она не так спокойна, как хочет показать. Тор посмотрел ей в глаза. На секунду, продолжавшуюся целую вечность, в комнате повисла тишина. Даже обе собаки, лежавшие на ковре перед остывшим камином, не шевелились и не издавали ни единого звука.

Тор направился мимо Пеппер к двери, но что-то вдруг кольнуло его. Он резко повернулся и заключил Пеппер в объятия, и этот жест выразил весь тот непривычный для него трепет, который с некоторых пор поселился у него внутри.

Этот жест принес облегчение им обоим. Пеппер с готовностью отозвалась, сразу же обхватив Тора за талию под курткой. Она чувствовала, что в душе он переживает предстоящую разлуку, его горячие руки словно излучали желание. Но она не могла все это сразу осмыслить. Она только знала, что он ее покидает. И страх, что они расстанутся, даже не прикоснувшись друг к другу, был для нее невыносим.

Тор приподнял ее лицо — руки плохо его слушались. Он наклонился и властно впился в ее губы, не оставляя сомнений в том, что видел в ней свою собственность.