2 марта Лев Мехлис начал «большой концерт». Как нетрудно догадаться, наступление закончилось полным провалом. Оно стало ярким примером того, что может получиться, если попытаться соединить безумные репрессии с военной наукой. Чтобы поддержать боевой дух красноармейцев на высоком уровне, главный политрук Красной армии запретил рыть траншеи и окопы. Он утверждал, что всякий, кто пытается предпринять хотя бы элементарные меры безопасности, является паникером и трусом. Немцы превратили советские войска в кровавую кашу. Мехлис забрасывал Сталина телеграммами с просьбой разрешить ему усилить репрессии. «Товарищ Берия, правильно! Позаботьтесь о том, чтобы в Новороссийске не дышал ни один подонок, ни один мерзавец!» – написал Сталин на одной из телеграмм Мехлиса.

Лев Захарович носился по фронту на джипе и, размахивая пистолетом, тщетно пытался остановить отступление. Он не пытался добыть себе славу, но «тупая тирания и деспотичные решения этого военного дилетанта», по словам поэта Константина Симонова, свидетеля тех событий, привели к полной катастрофе.

7 мая Манштейн контратаковал и заставил Мехлиса покинуть Крым. В окружение попали 176 тысяч человек, 400 самолетов и 347 танков. Мехлис метался, обвиняя во всем Козлова и умоляя Сталина прислать опытного генерала. Верховный был вне себя от ярости. «Вы занимаете странную позицию стороннего наблюдателя, который не несет никакой ответственности за крымскую катастрофу, – упрекал он Мехлиса. – Это очень удобная позиция, но от нее очень дурно пахнет. Вы не наблюдатель, а представитель Ставки. Вы требуете замены Козлова кем-нибудь вроде Гинденбурга. Но у нас нет никаких Гинденбургов. Если бы вы использовали авиацию против вражеских танков и солдат, а не во второстепенных боях, враг не прорвал бы линию фронта. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь…»

Кстати, желание иметь своего Гинденбурга, немецкого героя войны 1914 года, спустя почти тридцать лет показывает, как устарели взгляды придворных Сталина на военное дело. В 1942 году эталоном военачальника был не Гинденбург, а Гудериан.

28 мая измученный Мехлис появился в приемной Сталина. Он попытался узнать настроение Верховного по поведению его помощников. Александр Поскребышев не обратил на него никакого внимания.

– Сегодня Хозяин очень занят, – сказал он через какое-то время. – Много неприятностей, черт возьми!

– Наверное, что-то случилось на фронте? – заискивающе спросил Мехлис.

– Вам виднее.

– Я хочу доложить товарищу Сталину о неудаче в Крыму.

– Судя по всему, руководство операцией не соответствовало ее высоким целям, – заявил Поскребышев. – Товарищ Сталин очень огорчен.

Лев Захарович покраснел. Тут в разговор вмешался молодой Чадаев:

– Наверное, вы считаете, что поражение вызвано объективными причинами?

– Что вы сказали? – Мехлис гневно повернулся к нему. – Откуда вам знать? Вы не солдат! Я настоящий солдат. Да как вы смеете…

В этот момент дверь слегка приоткрылась, и из кабинета выглянул Сталин.

– Здравствуйте, товарищ Сталин! – Мехлис вскочил. – Можно мне доложить…

– Иди к черту! – прорычал Иосиф Виссарионович и громко хлопнул дверью.

Лев Мехлис, если верить Поскребышеву, позже буквально валялся в ногах у Сталина. Его отдали под трибунал, понизили в звании и сняли с поста заместителя наркома обороны.

«Все кончено!» – рыдал Мехлис, но Сталин и в этот раз проявил к нему поразительную лояльность. Через двадцать четыре дня он назначил мрачного демона комиссаром фронта, а через какое-то время произвел его в генерал-полковники.

* * *

Наверное, судьбе было угодно, чтобы поражениями, в которых были повинны Сталин, Мехлис и Кулик, дело не ограничилось. Очередная катастрофа произошла на Юго-Западном фронте. Там Тимошенко с Хрущевым попытались вернуть Харьков. Они начали наступление из выступа в линии фронта, но не заметили возможной контратаки немцев. Эту опасность предвидели Жуков и Шапошников. Они пытались отговорить Ставку от необдуманного шага. Тимошенко, любимый боевой генерал Сталина, настоял на наступлении, и Верховный согласился с его мнением.

12 мая 1942-го Тимошенко и Хрущев, оба необразованные, грубые и энергичные большевики, успешно атаковали позиции противника и отбросили передовые части немцев. Сталин был в восторге от этого успеха. Еще больше радовался Адольф Гитлер. Он не мог поверить своему счастью. Через пять дней его бронетанковые дивизии разгромили фланги Тимошенко и взяли советские войска в железные тиски. Русские больше не наступали. С каждым днем положение становилось все опаснее. Ставка умоляла Сталина приказать Тимошенко прекратить наступление. Верховный предупредил маршала, что немцы заходят ему с флангов, но тот ответил, что полностью контролирует ситуацию. 18 мая, когда Семен Тимошенко и Хрущев наконец поняли, что происходит на передовой, почти четверть миллиона человек попала в окружение.

Незадолго до полуночи храбрый крестьянин Тимошенко, панически боявшийся Сталина, уговорил Хрущева позвонить в Москву и попросить отменить наступление. Сталин в ту ночь был на даче. Когда в Кунцеве зазвонил телефон, он попросил ответить Маленкова. Хрущев настаивал на том, чтобы позвали Сталина.

– Скажи мне! – потребовал Георгий Маленков.

– Кто там звонит? – крикнул Сталин.

– Хрущев, – ответил Маленков.

– Спроси, что ему нужно.

– Товарищ Сталин хочет, чтобы ты рассказал все мне, – повторил Маленков. Через несколько секунд он крикнул Сталину: – Он говорит, что нужно остановить наступление на Харьков.

– Положи трубку! – рассердился Верховный. – Какой из него военный, он же ничего не понимает в этих делах! Военные приказы должны беспрекословно выполняться. Хрущев сует свой нос куда не следует. Мои военные советники лучше разбираются в военных делах.

Анастас Микоян был потрясен реакцией вождя. Хрущев звонил с линии фронта, вокруг него умирали люди, а Сталин не соизволил сделать десять шагов и отказался с ним разговаривать.

Когда немецкие тиски окончательно сомкнулись, в котле оказались 250 тысяч советских солдат и офицеров и 1200 танков. На следующий день Сталин все же отменил наступление, но было поздно. Обрадованные большим успехом немцы устремились к Волге и Кавказу. Дорога на Сталинград была открыта.

* * *

Тимошенко и Хрущев боялись, что их отдадут под трибунал и расстреляют. Совсем недавно они были хорошими друзьями, но сейчас, стараясь спасти свою жизнь, превратились во врагов. По одной из версий, у Хрущева после окружения под Харьковом, во время полета в Баку, произошел нервный срыв. Багиров, секретарь Азербайджанской партии, был союзником Берии. Естественно, он тут же сообщил патрону о прибытии Хрущева. Потрясенный разгромом Хрущев начал обвинять в ошибках Тимошенко. Маршал не сидел сложа руки. Он энергично пытался переложить вину на комиссара фронта.

«Товарищ Сталин, должен добавить к этому рапорту следующее. На наши действия сильно повлияло нервное состояние товарища Хрущева. Оно постоянно ухудшалось, – написал Тимошенко Верховному главнокомандующему. – Товарищ Хрущев ни во что не верит. Нельзя принимать ответственные решения, если есть сомнения. Весь Совет фронта считает, что в его поведении кроется основная причина нашего поражения. Об этом трудно говорить, но товарищ Хрущев очень серьезно болен. В нашем докладе мы не стали говорить, кто виноват. Товарищ Хрущев хочет обвинить во всем только меня».