«Гу», – машет Джи рукой в его сторону.

Гу ничего не говорит, но внимательно осматривает Майю. Как и Ли, он задерживает взгляд на её груди.

Джи заходит в комнату, Майя – за ней. Большинство дверных проёмов просто прикрыты занавесками, но в этой комнате есть дверь, причём покупная, городская, из хорошего дерева с искусными узорами. Из мебели в комнате – низкая кушетка и столик. Джи садится на кушетку, приглашает Майю присесть рядом. Майя рассматривает узорчатые ткани на стенах.

«Слушай меня», – говорит женщина.

Майя рассматривает интерьеры комнаты и собеседницу.

«Откуда ты?» – спрашивает та.

«Из России».

«Не верю. Ты бы сказала «из Советского Союза» или «из СССР». А ты говоришь – «из России». Значит, из беглых. Только ваших не осталось почти».

«Откуда вы так хорошо знаете русский?»

«Я росла в семье белогвардейского эмигранта. Он подобрал меня на улице, когда мне было года три. Я не помню, что было до того. Я по-китайски даже хуже, чем по-русски говорю».

«А Ли?»

«Ли для торговли выучил, я его научила. Я замуж за него пошла, потому что сейчас в деревне жить безопаснее, чем в городе. С тех пор, как японцы пришли».

И тут Майя решается на вопрос, который давно вертится у неё на языке.

«Какой сейчас год?»

«У тебя была контузия?»

«Вроде того».

Джи качает головой.

«Тысяча девятьсот сорок пятый, сегодня тридцатое мая».

Самый конец войны. Германия уже капитулировала. До капитуляции Японии ещё три месяца. Три страшных, кровавых месяца.

«У тебя странный русский язык. Так не говорят. Ты как будто жила за границей, но не тут, не в Харбине».

«Да», – кивает Майя.

«Где?»

«Я не могу сказать».

«Ну и не говори. Ладно, я почему у тебя всё это спрашиваю? Потому что тут японцы. Тронут они нас или не тронут – это как повезёт. А тебя – точно возьмут».

«Кто возьмёт?»

«Японцы, я ж говорю. Русских они отлавливают и увозят. И всё, больше никто их не видит. Если что – ты не русская, ты американка. Или француженка. Тогда могут не взять – боятся. А русскую точно возьмут».

«Зачем?»

«Этого я не знаю. До конца войны осталось мало, очень мало. Тут это все понимают, и мы, и японцы. Тебе главное только продержаться, дождаться».

В этот момент Джи обращает внимание на папку, которую Майя держит в руках, а затем окидывает взглядом всю фигуру девушки.

«Одета ты, конечно, странно. А что это такое?»

«Это моё».

«Ну, твоё, твоё, никто не отбирает. Ладно. У нас поживёшь пока. В город – ни ногой. Если возьмут, то всё, конец. У нас тут безопасно пока что».

Майя смотрит на китаянку с благодарностью.

«Ну, всё, всё, умываться», – говорит Джи.

Майя смотрит на закат. Он здесь красивый. Такого она не видела никогда в жизни. Через шестьсот лет почти не останется мест, откуда можно смотреть на то, как солнце, огромное и красное, опускается в спелую рожь. Или не рожь. Майя так и не спросила, что за злак выращивает Ли.

Справа виднеется небольшая каменная стела – памятник погибшим в боях. Имена на ней стёрты, хотя стела установлена от силы лет двадцать назад. Джи не может точно сказать, о какой войне идёт речь.

Майя поднимается.

Ей нужно вернуться. Вернуться в своё время. Вернуться для того, чтобы жить, чтобы снова увидеть милого и неуклюжего Гречкина и чтобы рассказать: машина работает. Путешествие во времени возможно.

Слава богу, её забросило не в шестнадцатый век. Технологии сороковых годов двадцатого века уже позволяют построить упрощённый анабиозис. Но для этого нужно, чтобы ей поверили. И не какие-нибудь китайские крестьяне, а серьёзные учёные. Как это сделать, Майя не знает. Но она точно знает одно: ей нужно в город.

«О чём думаешь?»

Майя в который раз удивляется, насколько чисто и хорошо Джи говорит по-русски.

«Мне нужно в город».

«Опасно тебе в город, опасно. Документов нет – японцы заберут как миленькую».

Если ты знаешь слова и спряжения глаголов, это не значит, что ты знаешь язык. Но вот когда ты в повседневной речи начинаешь употреблять прибаутки, присловья и поговорки из языка – тогда это действительно называется знанием.

«Мне хотя бы посмотреть на город».

Конечно, нет, не просто посмотреть. Тебе нужно в русскую среду, правда, девочка? Может, тебе помогут добраться до Европы, где как раз зарождается новая, послевоенная жизнь.

«Опасно».

Майя смотрит на Джи.

«Джи, – говорит она. – Я очень благодарна тебе за всё, что ты для меня сделала и делаешь. Но мне действительно нужно в город, мне нужно встретиться с русскими. Это очень, очень важно».

Джи щурит и без того узкие глаза.

«Ну что тебе сказать… Может, они и в самом деле документы тебе выправят. Поедешь с Ли или Гу, когда они соберутся в следующий раз на базар. И я с тобой поеду. Я русских знаю, познакомлю тебя с капитаном Дяченко. Он, может, и знает, что делать».

Капитан Дяченко. Что-то в этом есть такое благородное. Белая гвардия, белый снег, белая музыка революций. Не хватает приставки «штабс».

Да, Майя, ты знаешь эту песню. Звукозапись – великое дело, она сохраняет музыку столетиями.

Майя и Джи идут к дому.

«Я так и не поняла, откуда ты. Ты не из эмигрантов, это точно. Но и не из красных. Ты вообще будто не из этого мира».

«Не из этого времени», – говорит Майя очень тихо.

«Что?»

«Так, ничего».

Джи смотрит на Майю немного укоризненно. Могла бы и рассказать, кстати.

У дома стоит Гу. Он – не родственник Ли и Джи, а просто работник. Прилежный, старательный. Но он слишком внимательно смотрит на Майю, постоянно провожает её взглядом. Майе это не нравится.

Ночью Майе не спится. Она смотрит через окно на кроны деревьев и думает о том, что принесёт ей следующий день. Ничего хорошего, вероятно.

Занавеска, прикрывающая проход в её комнату, отодвигается. Судя по силуэту, это Гу.

Майя резко садится на низкой кушетке. Гу теряется, но затем делает шаг вперёд.

«Я закричу», – тихо говорит Майя по-русски.

Гу качает головой. То ли он не понимает русского, то ли имеет в виду «не закричишь».

«Ватаси ва химей о агеру йо», – Майя уже подзабыла японские слова, перевод фразы на японский звучит громоздко.