Эту странную историю часто приводят как пример примитивного суеверия и бессмыслицы. Но если вспомнить, что короткая ось Пимеанакоса направлена точно вдоль меридиана, с севера на юг, то напрашивается и другой вариант. Может быть, пресловутое «совокупление» короля со змеей есть не что иное, как метафора, означающая астрономическое наблюдение змеевидного созвездия Дракона?

Тем более что мы знаем из путевых заметок Чжоу Такуана, что в древнем Ангкоре было много «людей, которые разбирались в астрономии и могли рассчитывать движение солнца и луны». Из другого источника мы узнаем, что астрономию в Ангкоре называли «священной наукой». А еще из одного можно понять, что уничтожение астрономических книг и записей считалось преступлением, которое следовало «карать вечным проклятием». Поэтому нетрудно представить себе, почему Дракона стали именовать «Владыкой всего королевства», особенно если учесть, что его звезды определяли расположение храмов. Что же касается величественной башни Пимеанакаса, выставленной точно по меридиану, который делит пополам небо над головой наблюдателя, то это было бы самое подходящее место, откуда король-астроном мог бы наблюдать северное созвездие Дракона (даже и в наши дни большинство астрономических обсерваторий ориентированы таким же образом).

Предания рассказывают также об основателях камбоджийской цивилизаций, полубогах Каундинья и Камбу, живших в мифические времена еще до начала истории. Они прибыли на лодках из-за моря, причем порознь. Когда Каундинья попытался сойти на берег, на него напала прелестная принцесса Нага, которую он победил и на которой затем женился.

Подобным же образом история Камбу также заканчивается женитьбой на дочери короля Нага: «Камбу женился на ней и основал королевство в речной долине. Народ его получил название «Камбоджа», или «дети Камбу». В дальнейшем это слово трансформировалось в Камбоджу.

С самого начала не исчезает ощущение, что сам «фундамент» Ангкора с его священными храмами и лично богоцарем постоянно аллегорически «связан» с участком неба, где расположено змеиное созвездие Дракона.

Насколько случайно, что почти аналогичная система идей, хотя и связанная с другим созвездием, существовала и в Древнем Египте, хотя и во времена Древнего Царства?

Вот как эта система выглядит в изложении «Текстов Пирамид» (речь 366), где фараона призывают отожествить себя с созвездием Ориона, небесным аналогом верховного бога Осириса, а затем «совокупиться» с Сотис (то есть с Сириусом), звездной ипостасью его бессмертной сестры — богини Исиды: «Твоя сестра Исида идет к тебе, радостно предвкушая любовь твою. Ты помещаешь ее на свой фаллос и изливаешь свое семя в нее — вот она уже Сотис».

В «Тайне Ориона» Роберт Бьювэл представляет убедительное свидетельство того, что фараоны Древнего Царства могли участвовать в символическом представлений этой сцены, которое осуществлялось внутри Великой пирамиды. Он показывает, что южная шахта Камеры Царицы, нацеленная на место прохождения Сириусом меридиана в 2500 г. до н. э., вполне могла быть специально спроектирована для того, чтобы играть роль в этом «звездном совокуплении».

Мы подозреваем, что то, что происходило в меридиональной камере на вершине пирамиды Пимеанакас в Ангкоре, не слишком отличалось от описанного выше — то же символическое «совокупление» богоцаря с астрономической партнершей, на этот раз не с Сириусом, звездой Исиды, а с Драконом, созвездием небесного змея Нага.

Совсем не обязательно, чтобы при этом имелся в виду довольно экзотический и, вообще говоря, трудно осуществимый акт между людьми и звездами, в который могла наивно верить только примитивная аудитория. Скорее уж (по крайней мере, для посвященных, а не для толпы) речь могла идти о слиянии идей неба и земли. Посредством такого, причем длительного, единения посвященный мог надеяться развить свой интеллект до такой степени, чтобы с полным основанием, наконец, объявить: «Я владею небом, его столпами и его звездами… Я — змея из множества колец; я — писец книги божьей, который говорит о том, что существует и осуществляет то, чего нет».

Наверху — как внизу

Покидая Пимеанакас, мы пошли в южном направлении к Бафуону, горе-пирамиде короля Удайядитьявармана II (правил с 1050 по 1066 г.). Это сооружение покоится на прямоугольном основании размером 150x90 метров, его высота превосходит 50 метров. Его внешний вид произвел особенно сильное впечатление на Чжоу Такуана, описавшего его как «башню из бронзы, совершенно потрясающее зрелище, в основании более десятка помещений».

Сердцевиной пирамиды служит внушительный искусственный курган из утрамбованного грунта, на вершине которого некогда стоял массивный храм — святилище Шивалинги. Снова мы встречаемся с очевидными параллелями: вспомним «Высокий Песок» в Гелиополисе — холм Атума, увенчанный храмом Бенбена со священным обелиском.

«Бафуон разрушился еще в древности, поскольку земле не дали как следует слежаться. Строительство и укладка массивных тяжелых каменных блоков происходили с чрезмерной поспешностью. Несколько лет все было нормально… Затем стали появляться зловещие трещины. Подпорки не смогли удержать здание, и его ужасный вес ускорил его гибель».

Несмотря на эту катастрофу, центральная часть монумента сохраняет явно выраженную форму пирамиды, которая была задана при ее постройке, чтобы сделать ее «уменьшенной копией горы Меру». И, подобно горе Меру, объясняет французский востоковед Жорж Кодэ, Бафуон обязан был иметь «подземную часть, простирающуюся вглубь настолько же, насколько видимая часть поднимается в небо».

Теперь сопоставьте это со словами римского путешественника Элия Аристида, который посетил Египет во II веке н. э.:

«С восхищением глядим мы на высоту пирамид, но не знаем, что нечто равное и противоположное по направлению находится под землей, Я говорю о том, что узнал от жрецов».

Таким образом, в Ангкоре и Ризе с пирамидами связана одна и та же идея, а именно, что основание этих монументов уходит под землю на столько же, насколько поднимаются над ней их вершины — или даже, что каждая видимая пирамида стоит на «равной ей и противоположной» пирамиде, невидимой под землей.

Так есть ли смысл говорить о том, что такие оригинальные идеи могли зародиться «независимо и спонтанно» в этих удаленных друг от друга центрах древней культуры?

В своем исследовании мифов Джордже де Сантильяна и Герта фон Дехехенд делают вывод, что любая «совокупность неожиданных идей», обнаруженная в предположительно несвязанных преданиях, должна как минимум пробуждать любопытство. «Как ни велик источник миротворчества, — отмечают они, — имеются определенные морфологические указатели на неслучайный характер такого рода проявлений».

Семьдесят два

Многим путешественникам и ученым, изучавшим Ангкор известно, что в его монументах заложена определенная численная символика и что некоторые числа встречаются постоянно. Но пока Сантильяна и фон Дехехенд не расшифровали «код прецессии», ни у кого не было ни малейшего представления о том, что эти числа означают. Ими или просто пренебрегали, или считали, что они означают «одержимость магией чисел и стремление облагородить, придав художественные формы, доисторические суеверия. Похоже, что кхмеры рассуждали таким образом: если воздвигнуть одну статую Вишны — хорошо, то в пятьдесят раз лучше воздвигнуть пятьдесят статуй…»