– Да? – она удивленно поморгала. – Да, может быть, не говорила. Но… Но она ведь там ничего не купила.

– С чего вы решили?

– Так при ней не оказалось покупок. Все было на месте. А ювелирных украшений не было. Вот и не всплыло. – Она пожала плечами, понесла чашки в кухню и уже оттуда крикнула: – Ведь ее не ограбили, Игорь! Что проку было от моих слов?

Шпагин промолчал, напряженно размышляя.

Маша могла оказаться права. Зою не ограбили. Все вещи и деньги были на месте. Но…

Но Шелест – осторожная тертая сволочь – мог не взять того, что напрямую указало бы на грабеж. Он мог забрать то, что у Зои еще никто никогда не видел. Он мог видеть ее в магазине или возле магазина. Мог пасти ее, вести до самой квартиры и забрать то, что она только что купила. Если купила, конечно.

– Какие драгоценности она предпочитала? – спросил он, когда Маша вернулась.

– О, Зойка любила бриллианты! Изумруды! Она тратила бешеные деньги на цацки. Я всегда потешалась над ней, называла сорокой, но толку-то!

Маша пошла к комоду в углу комнаты, вытащила из ящика огромную клетчатую шаль и закуталась в нее. Забралась снова на диван с ногами, глянула с печалью на Шпагина.

– Ну что, Игорь? Готовы слушать мой чудовищный рассказ о потерянном времени? Или, может быть, завтра?

Он рассеянно кивнул. И Маша промолчала. В голове у Игоря мелькали суматошные картинки одна чудовищнее другой.

Что, если ее подруга купила украшения? Что, если она каким-то образом попала в объектив внимания безжалостного уголовника? Она, пренебрегая всеми правилами осторожности, вошла, не заперев двери, в чужую квартиру. Он вошел следом. Ударил ее, по всей видимости, кастетом. Что еще мог он прятать в кармане? Не лом же, не кирпич! Он ударил ее, не рассчитав. Или намеренно убил, озверев от безденежья и скитания – сестра его категорически отказалась принимать у себя. Потом Шелест забирает у жертвы то, чего никто пока у нее не видел… кроме продавца в магазине. И благополучно уходит. Нажива серьезная, если погибшая не изменила привычке покупать дорогие украшения. На первое время ему должно хватить. Мотив убийства для прибывших оперативников неизвестен. Все!

Получается что?

Если все так, получается, что Зоя оказалась совершенно случайной жертвой, никак не завязанной на происшествиях в семействах Киреевых и Мысковых. Никак! Она жертва собственной неосторожности, жертва чудовищного преступления голодного бездомного зверя!

– Ужас! – прошептал Шпагин, поежился.

Угли дотлевали, покрываясь седым пеплом. И ночная прохлада полезла изо всех углов. Он обернулся на Машу. Закутавшись в шаль, она дремала на диване. Игорь взял кочергу, поворошил угли, уложил сверху два самых больших полена, которые он берег напоследок. Он подозревал, что Маша их держала в доме как предмет декора. Оба полена лежали перед камином в старинной чугунной подставке, а сверху коробка с длинными каминными спичками. Может, проснется и заругается, подумал Шпагин, ежась от прохлады. Но не замерзать же и не топить стульями.

Он посидел у камина, подождал, пока пламя не займется. Потом подошел к дивану, осторожно приподнял голову Маши, подсунул подушку. И, недолго думая, улегся рядом, натягивая себе на спину край ее огромной, будто плед, шали.

Он уснул почти сразу. Едва успел подумать, что так уютно и покойно ему уже давно не было. Потом решил, что ее духи невероятно хороши. И последнее: тот, кто проник к ней в дом и утащил старый свитер ее мужа, может быть, все еще где-то здесь. Где-то рядом…

– Женщина, вы можете подняться к следователю, – окликнул Аллу Степановну вежливый дежурный.

Он, к слову, ей очень понравился. Симпатичный такой паренек, не хамил, не смотрел надменно или с тоской. Очень внимательно смотрел, очень внимательно слушал. Потом попросил подождать, а сам начал звонить куда-то. Затем с сожалением произнес:

– Вам придется подождать немного, следователь сейчас занят. Послушайте… – паренек полистал какой-то журнал, сверился с записями, – а почему вам непременно нужен следователь по особо важным делам? Может, для начала вы поговорили бы с вашим участковым? Может, он мог бы вам помочь?

– С Ерофеевым, что ли?! – Брови Аллы Степановны взметнулись вверх, а рот сложился презрительной дугой. – Я этого оболтуса восемь лет учила в школе. И знаю, как, кому и чем он может помочь, юноша. Нет, уж! Мне, пожалуйста, следователя по особо важным делам.

Если честно, она имела весьма туманные представления о том, чем именно занимается такой следователь. Вскрывает ли он махинации в особо крупных размерах, ловит ли особо опасных преступников, а может, особо злостных неплательщиков налогов или алиментов. Она не знала! Но словосочетание «особо важные дела» казалось ей почти магическим. Это почти так же, как особо секретно! И она была уверена, что такой человек непременно ей поможет. Сначала выслушает, а потом поможет.

Но следователь ее разочаровал. Им оказался толстый неряшливого вида дядька. Его стол был завален бумагами, папками с замусоленными тесемками. На подоконнике в его кабинете стоял электрический чайник, рядом половинка обгрызенного батона. Будто мыши его точили, а не люди! Сам неряшливый дядька был в черном джемпере с болоньевыми локотками и карманами. Глаза были красными, лицо одутловатым и землистым. Он без конца курил, даже не спрашивая у нее на то разрешения. Ронял пепел на толстый живот, туго обтянутый джемпером. И смотрел на нее так, словно она побитая молью старая горжетка!

– Я не пойму сути проблемы, Алла Степановна, – выдохнул он в ее сторону огромный клуб сизого дыма. – Вы за кого конкретно пришли хлопотать?

– Я?! Хлопотать?! Позвольте…

Она морщилась от табака, у нее начало першить в горле и стала болеть голова. Ей бы встать и уйти и с досадой плюнуть на все свои опасения, но!

Она всю жизнь проработала в школе, норов имела крутой, упрямство ему под стать. Еще она обладала удивительно тонким чутьем, способным распознать любую искусно завуалированную ложь, и интуицией, которая помогла ей ни разу не усесться на стул с кнопкой или хлопушкой, подложенной под ножку.

И вот теперь все эти ее качества – достоинства или наказание – не давали ей покоя. Они грызли, точили, давили, напоминали. И поэтому она решила сидеть и терпеть общество этого тюфяка, пахнущего табаком, потом и залежалыми сухарями.

– Я не хлопочу ни за кого, уважаемый! – она скорбно вздохнула. – Я пришла к вам поделиться тем, что меня сильно беспокоит!

– Это я понял. – Его толстые пальцы с желтыми ногтями полезли в пачку за очередной сигаретой. – Я понял, что вы меня побеспокоили, потому что вас что-то беспокоит. Только не пойму, что именно?

– Вы меня не слушали?! – возмущенно ахнула Алла Степановна и начала медленно подниматься со стула.

О! Она очень эффектно умела это делать! Она поднималась в классе со своего места так, что у самых отмороженных головы уходили в плечи. Сначала она ставила на стол руки – большой палец на отлете, остальные четыре плотно прижаты друг другу. Потом вытягивалась шея, выпрямлялись локти – все, как в замедленной съемке. Следом начинал приподниматься торс, а потом и вся она нависала над аудиторией. А если учесть, что весила Алла Степановна почти центнер, зрелище завораживало.