– Может, синьор Ланца собирается продолжить гастроли просто потому, что у него нет другого выбора, – сказала я одним поздним утром, наблюдая, как Пепе готовит обед.

– Карузо тоже продолжал выступать, когда был нездоров, и ни к чему хорошему это не привело, – мрачно заметил Пепе.

На улице было холодно, окна в кухне запотели от пара, поднимавшегося от кастрюли с куриным бульоном, томившимся на плите уже несколько часов. Пепе собирался приготовить сытный суп с ячменем и лимоном.

– У синьора Ланца просто болит нога, – ответила я. – Это не помешает ему выступать.

– Помнишь, что он сказал тем вечером, когда мы втроем сидели за этим столом? Если тело истощено, то и голос не звучит. Чтобы петь, нужны силы, – напомнил Пепе, процеживая бульон через сито, в котором осталась груда куриных костей и разваренных овощей.

Только с Пепе я могла поговорить о том, что происходило в стенах виллы Бадольо. Правда, он видел и слышал гораздо меньше, чем я, но все равно понимал меня и, думаю, тоже беспокоился за Марио и Бетти.

– Ты заметила, что он стал говорить более низким голосом? – спросил Пепе. – Интересно, как это сказывается на пении?

Марио ни разу не репетировал с тех пор, как вернулся из больницы: до полного выздоровления Коста запретил ему даже распеваться. Каждое утро мы ждали, не нарушат ли тишину вокальные упражнения, а потом его счастливая ария – Vesti la Giubba. Тишина угнетала, ведь мы знали, какие божественные звуки могли бы ее наполнить.

– Ему недавно исполнилось тридцать семь, – продолжил Пепе. – Обычно сила и вес голоса с возрастом меняются. Может, именно это и происходит? Его голос становится темнее и еще богаче.

Пепе попробовал бульон, нахмурился и добавил щепотку белого перца и соли. На плите шкварчал в оливковом масле лук, на столе лежали нарезанные лимоны и стоял открытый пакет ячменя. До обеда оставался целый час, Бетти отдыхала, и мы могли беседовать в свое удовольствие.

Не помню, о чем еще мы говорили в тот день. Возможно, о музыке или о семье Ланца. Дети последнее время отбились от рук, и гувернанткам приходилось с ними нелегко. Марио смотрел на шалости маленьких Ланца сквозь пальцы, а ослабевшая Бетти не могла ими заниматься. Одна из горничных уволилась, экономка была чем-то расстроена. Возможно, мы говорили об этом или о здоровье Марио, обсуждали блюда, которые собирался приготовить Пепе, или лучший способ сварить куриный бульон. Нам вновь стало легко друг с другом, и наши беседы согревали мне сердце, несмотря на все несчастья, которые обрушились на виллу Бадольо.

Для Бетти Пепе, как всегда, готовил особенно тщательно. Он разогрел кусочек хлеба и намазал его маслом, посыпал суп тертым пармезаном, потом снова попробовал и, прежде чем налить в тарелку, добавил еще какой-то приправы. Я знала, что если верну ему поднос с почти нетронутой пищей, он придет в отчаяние, но в следующий раз будет стараться с не меньшим усердием.

– Пахнет очень вкусно. Попробую уговорить ее поесть, – пообещала я, забирая у него поднос.

– Удачи! – крикнул мне вслед Пепе.

Шторы в спальне Бетти были опущены, а сама она лежала в постели, безмолвная и неподвижная.

– Синьора, пора вставать, – бодрым голосом сказала я.

– Серафина? – пробормотала она. – Это вы?

– Да. Я принесла вам супу.

– А где Марио?

– В «Эксельсиоре» – обедает с синьором Костой.

Я поставила поднос на столик и раздвинула шторы. В комнату хлынул солнечный свет, Бетти зажмурилась и потерла глаза.

– Наверное, опять упрашивает Косту, чтобы позволил ему петь, – сказала она. – Он так и рвется продолжить гастроли, особенно теперь, когда съемки новой картины отменили.

– А что это за картина? – спросила я, помогая ей сесть в постели.

– Да я толком не знаю. Какое-то дурацкое название, что-то там про любовь… – Бетти откинулась на подушки и прикрыла глаза. – Марио понравился сценарий. Съемки должны были начаться в Англии через месяц, но когда на студии узнали, что он болен, то все отменили.

– А он не может сняться в другом фильме – здесь, в Риме? – с надеждой спросила я.

Бетти зевнула:

– Вряд ли. У него уже запланировано много новых концертов – по всей Англии, опять в «Альберт-Холле», потом в Европе.

– А синьор Ланца уже достаточно поправился?

– Говорит, что да. Мне придется поехать вместе с ним, хотя бы на некоторое время. Кто-то должен о нем заботиться, а на Косту я больше положиться не могу.

– Тогда вам понадобятся силы. Пепе говорит, что этот суп очень вкусный и питательный. Может, попробуете?

Бетти взглянула на тарелку:

– Что-то не хочется.

– Пепе так старался!.. Хотя бы одну ложечку. Уверена, вам понравится.

На лице Бетти появилась слабая улыбка.

– Я так понимаю, у вас с поваром все наладилось? – насмешливо спросила она.

– Мы просто друзья, вот и все.

Бетти взяла у меня из рук ложку, поднесла к губам и сделала маленький глоточек.

– Что же, может, оно и к лучшему.

– Думаете?

Она зачерпнула еще золотистого бульона, проглотила и кивнула.

– Раз мне придется колесить по всей Европе, то вы конечно же поедете со мной. И я хочу быть уверена, что вы не зачахнете в разлуке с любимым.

* * *

Вопреки планам Бетти, Марио отправился в турне без нее. С тростью в руке и с туго обмотанной эластичным бинтом ногой, он поехал в Англию в сопровождении одного лишь Косты. Иного выхода не оставалось: Коллин подхватила свинку и хотела, чтобы мама была рядом.

Потом поездку пришлось отложить второй раз, чтобы обе девочки смогли принять первое причастие. Они были очаровательны в своих белых платьях и вуалях и всю церемонию вели себя очень серьезно. Марио даже вернулся из Англии, так ему хотелось не пропустить торжественное событие, и они все вместе долго фотографировались перед церковью, чтобы у девочек остались снимки на память об этом особенном дне.

Марио, одетый в теплое пальто с бархатным воротником и шерстяной шарф, стоял, тяжело опираясь на трость. Вид у него был болезненный, взгляд усталый. Однако всякий раз, как фотограф направлял на него объектив, он с улыбкой наклонялся к дочкам и обнимал их с такой любовью и гордостью, что мне, наблюдавшей со стороны, вспомнилось, как я раньше мечтала, будто Марио Ланца – мой отец. С тех пор столько всего произошло – я познакомилась с новыми людьми, побывала в новых местах. Моя жизнь совершенно переменилась, и я сама была уже не та. И все же мне хотелось получить что-нибудь на память о Марио – частичку его самого, которую я могла бы навсегда сохранить.

Когда фотограф закончил, я подошла к Марио.

– Синьор Ланца, можно мне тоже с вами сфотографироваться?