— Разве мы не состыкуемся с остальными перед посадкой?

— Не думаю, что это хорошая идея, — рассматривая меню, отвечает Назар.

— Но там твой сын…

— И Аннет, которую ты на дух не переносишь, — Горский поднимает голову и впивается в меня пытливым взглядом.

— Я постараюсь не реагировать на её нападки.

Назар отрицательно машет головой.

— Еще наболтаетесь.

Мне требуется несколько секунд, чтобы уловить подвох в коротком ответе мужа.

— В смысле? Только не говори, что они будут сидеть с нами в одном ряду?

— Почти.

— Назар, ты издеваешься?

— Издевается мой некомпетентный секретарь, который не смог сделать элементарное задание. Вместо парных билетов в разных концах салона этот идиот оплатил места в соседних рядах. А когда ошибку заметили, свободных мест на рейсе уже не осталось. Они будут сидеть за нашими спинами.

Нецензурное слово, вырвавшееся из моего рта, глушится детским радостным окриком:

— Па-па, па-па, па-па!

Мое сердце выскакивает из груди. Выпрямляю спину и застываю словно статуя. Они тут, они тут, они уже тут — набатом звенит в голове. Медленно поворачиваю голову и следую взглядом за вставшим из-за стола Горским.

Маленький белокурый мальчик, покачиваясь на своих коротких ножках, осторожно ступает по ровному полу. Он громко и четко повторяет «па-па», глядя на спешащего к нему высокого мужчину.

Мальчишку страхует топчущаяся позади няня, а следом за ними с горделивой осанкой вышагивает Аннет в черном дорогом полушубке. Ее тонкие шпильки отстукивают победоносный марш, который с каждым новым ударом металлической набойки об бетонное перекрытие вколачивает острый гвоздь прямо мне в сердце.

Глава 34

Каролина.

Назар подходит к мальчишке и садится перед ним на корточки.

— Привет! — он протягивает открытую ладонь, за которую тут же цепляются маленькие пальчики Мира.

— Па-па, — в десятый раз повторяет мальчик.

Няня и Баженова удостаиваются от Горского одного мимолетного кивка. Улыбка Аннет меркнет, и она резко переводит свой убийственный взгляд на меня. Раньше я ответила бы ей не менее воинственным взглядом, но теперь…

Теперь меня больше волнует другая картина.

Горский осторожно берет Мирослава на руки. Тот визжит от радости и, продолжая как заведенный повторять «па-па», вертит головой по сторонам. Все, кто сидит в ресторане, умиляются развернувшейся сцене. Незнакомые люди, кто так же коротает время до своей посадки, как и мы, отзывчиво машут ладонями улыбчивому светловолосому мальчугану.

Почти все.

Я единственная в этом зале, кто не излучает радости и восхищения. Замерзшая статуя с побелевшими губами. Тупая боль пронизывает каждую клеточку моего тела, но я не могу оторвать взгляда от собственного мужа и его маленькой копии.

Кусаю сама себя за щеку, шумно втягиваю воздух через сомкнутые зубы.

Да-да, на той фотографии их сходство вообще не бросалось в глаза. А сейчас, наоборот… Четко выраженный контур губ, высокий лоб, одинаковая линия бровей буквально «кричат» о родстве взрослого мужчины и этого маленького полуторагодовалого мальчика.

Не могу остановиться. Скачу между их лицами, выискиваю все новые и новые кусочки сходства. В голове нет мыслей и эмоций. Я будто попадаю в эмоциональный вакуум. Нет ни слез, которые в последнее время таранят мои глаза при мало-мальски удобном поводе, ни агрессии, ни злости.

Апатия. Штиль. Тишина.

Слышу лишь собственное громко колотящееся сердце под ребрами.

Медленно встаю со своего стула, когда Назар с сыном поворачиваются в мою сторону. Наши взгляды пересекаются.

Цепляюсь за край стола, когда на пару шагов сокращается расстояние между нами.

— Па-па, — повторяет мальчик, и случайно задевает ухо Назара.

Странная полуулыбка растягивается на моих губах.

— Могу? — шепчет супруг, намекая на знакомство.

Зачем я здесь? Для чего? Почему я застряла среди этого театра абсурда? Муж, любовница мужа и я — не то жена, не то третий лишний…

Нервный кивок головой Горский воспринимает как призыв к действию. Шагает уверенно, за долю секунды преодолевая обратный путь к нашему столику. За ним следом, естественно, семенит на высоких каблуках Баженова. Няня в растерянности остается стоять на месте.

— Веснушка, это…, — кадык на шее Горского дергается, — это Мирослав.

— Твой сын, — безжизненным голосом бормочу я.

Будь это чужой ребенок, я бы наверняка уже во всю бежала навстречу к этим парням. Искренне улыбалась, корчила смешные рожицы, показывала примитивные фокусы, с ходу покоряя детское сердце.

Будь это чужой мальчик. Будь…

Всё было бы иначе.

А так… Я стою как неживая, схватившись за спинку стула, и просто таращусь на голубоглазого блондина, который удобно умостился на руках у моего мужа.

— Мир, запоминай, это Каролина. Моя любимая женщина и моя жена.

В голове будто спусковой крючок срабатывает. Дурной смешок вырывается из моих легких. Один, а следом и второй. Меня одолевает безудержный приступ смеха. Господи, это правда так нелепо? Вся эта ситуация несуразна и анекдотична. Кому расскажи не поверят.

Как часто бывает, в самые паршивые минуты своей жизни вместо сопливой и бедной Веснушки я выпускаю бескомпромиссную и саркастичную Каролина, которая ни за что на свете не покажет своим врагам насколько ей больно и паршиво.

Смех и открытое лицемерие помогает мне скрыть перед окружающими огромную впадину в грудной клетке, спрятать от любопытных глаз кровоточащую трещину на сердце.

У этой версии Каролины нет сердца, а значит и нет уязвимостей. За ее маской я без страха и стеснения могу говорить все, что вертится в данную минуту на языке.

— Чего застыла как неродная, АннетИ? — повернув голову к блондинке, намеренно коверкаю ее имя. — Ты же всегда хотела сидеть по правую руку от Назара? Так вот, прошу присаживаться на соседствующий с ним стул.

Также приглашаю Назара вернуться на свое место. Зову в нашу «веселую» компанию и няню, но та предпочитает остаться подальше от нашего трио.

— Да не таращьтесь вы так! Что такого странного я сказала? Нам не раз, думаю, придется встречаться таким составом в Берлине в ближайший месяц или два. Правда здорово? — хлопаю в ладоши, наиграно радуясь предстоящей перспективе.

— Каро, — Назар пытается положить руку мне на плечо, но я быстро увиливаю от этого жеста.

— Заказывай, АннетИ, что душе угодно. Горский все оплатит. Он же у нас благородный.

Сажусь за стол первой и хватаюсь за свой кофе. Громко отхлебываю остывший напиток, наплевав на правила этикета. Морщусь от горечи, растекающейся по языку. Прячу за внешним отвращением боль от сжавшихся до размеров грецкого ореха внутренностей.

Не мой. Давно не мой. Жалкая иллюзия, которой я тешила себя все эти месяцы, рассеивается как утренний туман.

— Ну что, АннетИ, как жизнь? — растянув оскал до самых ушей, наиграно щебечу я. — Как я погляжу, тебе, моя