Моран ушел. Обессиленная и опустошенная очередной баталией, в которой проиграли оба — и я и он, приникла к стене и закрыла глаза.

Что нужно мне? Всего лишь услышать слова, которые, возможно, могли бы еще что-то изменить и исправить.

Слова, что в видениях с участием Серен я слышала не раз. Самые сокровенные, что он не переставал ей повторять.

Слова, которые когда-то, не жалея, дарил ей.

Не мне.

— Говорят, мадемуазель дю Файи отравилась.

— Девчонка оказалась упрямой. Грозилась не отдать кристалл, если не узнает, что в нем такого особенного, — протягивая кардиналу кулон — прозрачный, как родниковая вода, камень в оправе из черненого серебра, прошелестела ведьма и обнажила гнилые зубы в ядовитой усмешке: — Пришлось угостить ее зельем.

Его высокопреосвященство недовольно поморщился.

— Лишняя, никому не нужная смерть. Король мог испугаться и вернуться в столицу. Когда он нужен мне здесь!

— Дурочку сгубило любопытство, — возвращаясь к очагу, где в закопченном котелке что-то тихо пузырилось, флегматично отозвалась чародейка.

Бофремон брезгливо поморщился. Варево издавало далеко не самые приятные ароматы. Разлагающиеся одержимые и те так не воняли. Но приходилось терпеть неудобства, пыль да грязь убогой лачуги. Принимать ведьму в Оржентеле было бы рискованно.

Украшение исчезло в складках роскошной, алого цвета мантии.

— Для призыва все готово?

— Еще немного терпения, ваше высокопреосвященство. Немного терпения, и они будут здесь, — подобострастно заверила кардинала ведьма. — Почистят замок от меченых. Все как вы и просили.

Служитель Единой удовлетворенно кивнул и задумчиво потеребил кончик своей темной с проседью бородки.

— А что с Серен? Нашла для нее новое тело?

Колдунья бросила в варево щепотку измельченных в пыль трав, отчего хижину заволокло удушливое марево. Кардинал поспешил к крошечному, засиженному мухами оконцу.

— Нашла, но душа может и не прижиться, — заметила Берзэ, не преминув ворчливо добавить: — В последнее время от девчонки одни проблемы и никакой пользы.

— Не приживется — убей. А лучше — разбей зеркало, в котором заточена ее тень. Тогда избавимся заодно и от этой… — Его высокопреосвященство нахмурился, пытаясь в укромных уголках памяти отыскать имя новой маркизы де Шалон. — Эта девица ведь тоже тогда погибнет? Они же все связаны одной силой.

Ведьма неопределенно пожала плечами и чуть слышно пробормотала, уже когда за кардиналом, надрывно скрипнув, захлопнулась покосившаяся дверь:

— Не терпится проверить, так это или нет.

Ночью я металась в постели, не способная вырваться из плена страшного сна. Не обычного кошмара, который, как в трясину, затягивает на время, а потом отпускает, оставляя после себя лишь разрозненные, постепенно гаснущие воспоминания. Этот, я знала, не отпустит.

Не сотрется из памяти никогда.

Даже открыв глаза, крича и рыдая, по-прежнему чувствовала тлетворный холод, ползущий по коже. Как наяву видела туман, стелящийся по прогнившей от чар земле. Магии темной, всесокрушающей, мерзкой. Словно мутные реки, вышедшие из берегов, колдовское марево расплескалось по лесу, напитало ядом растения, отравило сам воздух. Вскарабкалось по черным стволам деревьев, чьи искореженные руки-ветви тянулись к маленькому, невинному существу.

Приносимому по злой прихоти в жертву.

В ушах стоял пронзительный младенческий плач, он разрывал мне сердце. Пламя, яростно плясавшее вокруг каменного жертвенника, слепило глаза.

Казалось, я умирала вместе с крошечным созданием, сжигаемая ужасом, отчаянием. Рассудок мутился от ощущения собственной беспомощности. От безысходности. Я не могла предотвратить ритуал. Не могла повернуть время вспять и спасти ребенка.

Фрагменты из жизни кузины никогда не оставляли меня равнодушной. Обычно мои эмоции наслаивались на ее чувства. Но в этот раз Серен… не чувствовала ничего. Возможно, ледяного сердца чародейки на миг коснулась искра сожаления. Но она тут же погасла, так и не сумев превратиться в пламя и растопить лед в ее груди.

Чтобы достигнуть цели, Серен готова была заплатить любую цену. За возможность управлять Мораном она, не жалея, расплачивалась чужой жизнью.

— Нет! Не надо! Не трогайте! Оставьте его! — захлебывалась я слезами. Кричала, не понимая, что кричу в пустоту, и дряхлая старуха, колдунья, хищной птицей кружившая вокруг жертвенника, — лишь мираж.

Демонов проклятый мираж.

Не сразу осознала, что меня обнимают, и в тишину спальни вплетается вкрадчивый шепот. Нежный, как поцелуи, что отголосками прошлых ласк звучали на моих губах, воскрешая в памяти мгновения, которые принадлежали только мне и ему.

Короткие мгновения единения, когда он — мне вдруг нестерпимо захотелось в это поверить — забывал о Серен. Поверить в то, что, когда мы были вместе, когда я была его, Мораном двигала не похоть или злые чары — плод жутких обрядов, а желание быть со мной. Что он точно так же растворялся во мне, как я растворялась в нем.

Без остатка. Забывая обо всем.

Пусть на короткое время, но он был мой. Не из-за магии лесной ведьмы, а по велению сердца. Сейчас я нуждалась в этой вере.

— Тише, тише. Это всего лишь сон, — мягко повторял муж, баюкая меня в своих сильных руках.

В них я снова могла дышать, и ледяные тиски ужаса, сдавившие сердце, медленно, будто нехотя, разжимались.

— Не сон. Воспоминание. О Серен.

— Расскажи, что ты видела, — попросил он тихо.

— Я видела… Видела, с помощью чего… они тебя… подчинили… — Фразы, рваные, дававшиеся с трудом, от горечи которых саднило горло, вырывались изнутри.

Моран вздрогнул, словно его окатило водой из проруби, но тут же совладал с собой. Теплые ладони сомкнулись на моем лице. Целуя, страж осушал мои слезы, которые никак не получалось унять, и не переставал шептать, успокаивая:

— Они заплатят за каждую жертву. За каждую твою слезу.

Боль отступала, прогоняемая нежными прикосновениями мужа. Чувствуя себя как никогда уязвимой, беззащитной и слабой, крепче прижалась к нему, желая почерпнуть в маге силу, которую, казалось, выплакала всю до последней капли.

В кольце его рук я постепенно расслабилась, перестала всхлипывать и дрожать. И слезы на глазах просохли. Правда, мужнина рубашка, распахнутая на груди, покрытой росписью татуировок, наоборот, успела стать влажной.

Моран перебирал пальцами мои спутавшиеся во время сна волосы, а я, прикрыв глаза, наслаждалась этой нехитрой лаской.

События минувшего вечера, публичное унижение де Париньяка и последовавшая за этим ссора — всё осталось в прошлом. Как будто отошло на второй план, перестало что-то значить.