— Конечно же правда!

— Значит, ты — проклятый трус! — рявкнул Зигмар, подначивая Герреона к опрометчивому поступку. — Если кровь твоя жаждала мести, ты должен был поквитаться со мной давным-давно. Вместо этого ты выжидал, искал случая неожиданно напасть на меня. Я думал, что ты такой же отважный, как Триновантес, но ты в подметки ему не годишься. И сейчас он проклинает тебя из чертогов Ульрика!

— Не смей произносить его имя! — вскрикнул Герреон.

Зигмар увидел в глазах Герреона намерение броситься на него и отскочил, когда тот сделал выпад. Клинок промелькнул рядом, и Зигмар крутанулся, собираясь нанести удар кулаком.

Но Герреон уклонился от удара, а Зигмар оступился и потерял равновесие. Тут он почувствовал, как бок ему словно обожгло раскаленным железом, — удар меча пришелся по ребрам и скользнул по бедру. Из раны хлынула кровь, от боли перед глазами вспыхнули мириады звезд, и Зигмар моргнул, чтобы прийти в себя.

Герреон сделал первый выпад, и Зигмар отклонился назад. Еще чуть-чуть, и меч распорол бы ему брюхо. Зигмар пытался перевести дух, но вдруг у него закружилась голова, и он упал на колени.

Равенна уже выходила из воды и окликала брата. Зигмару все же удалось заставить себя встать. Герреон переступал с ноги на ногу, одну отведенную назад руку он поднял вверх, а правую, с мечом, вытянул вперед.

Зигмар сжал кулаки и двинулся к Герреону. Он дышал с трудом, хватал ртом воздух.

На миг все затуманилось перед глазами. Зигмар почувствовал, как задрожали руки. Герреон засмеялся. Зигмар прищурился, заметив на клинке Герреона маслянистый желтый налет. Взглянув на свою рану, он увидел то же самое вещество вперемешку с кровью.

— Чувствуешь ли ты действие яда, Зигмар? — спросил Герреон. — Я намазал меч так, что хватило бы убить боевого коня.

— Яд… — прохрипел Зигмар. Грудь словно сдавили громадные тиски мастера Аларика. — Я же… сказал… что ты… трус.

— Один раз я рассердился на тебя, но больше этой ошибки не повторю.

Теперь у Зигмара дрожали не только кисти, но и руки до самого плеча, они едва его слушались. Накатила ужасная вялость, но он, пошатываясь, все же приближался к Герреону — клокочущая ярость прибавляла Зигмару сил.

— Что ты наделал?! — вскричала Равенна, кидаясь к брату.

Герреон обернулся и свободной рукой небрежно отпихнул ее так, что она упала на землю.

— Молчи лучше! — рявкнул Герреон. — Зигмар убил Триновантеса, а ты распутничаешь с ним?! Ты для меня ничто. Нужно тебя тоже убить за то, что опозорила память нашего брата.

Дрожь усилилась, ноги отказывались держать, и Зигмар опять упал на колени. Он пытался что-то сказать, но грудь давило так, будто огонь полыхал в легких.

Равенна вскочила на ноги. С искаженным от ярости лицом она бросилась на брата.

Герреон с легкостью уклонился.

— О боги, нет! — вскрикнул Зигмар, когда Герреон вонзил меч ей в живот.

Клинок прошел насквозь, Равенна вновь свалилась на землю и, падая, вырвала меч из рук брата. Зигмар вскочил на ноги. Боль, гнев и горечь утраты стерли все мысли, кроме жажды мести.

На Зигмара снизошел красный туман берсерка. Исчезла боль в боку, потух пожар в легких, и Зигмар бросился на убийцу любимой.

Пальцы его впились в шею Герреона, сжали его горло изо всех сил.

— Ты убил ее! — брызгал слюной Зигмар.

Он заставил Герреона упасть на колени и почувствовал, как убывает его сила, но все же знал, что ее хватит на то, чтобы убить ничтожного предателя. Он посмотрел ему в глаза, желая отыскать хоть тень раскаяния в содеянном, но не нашел. В них было лишь…

Зигмар увидел рыдавшего мальчика, который оплакивал погибшего брата, и душу, ввергнутую в страшную бездну. Он увидел острые когти чудовищной силы, нашедшей пристанище в сердце Герреона, и отчаянную борьбу, которая шла в его истерзанной душе.

В миг, когда пальцы Зигмара выжимали из Герреона жизнь, было видно: темная сила все-таки победила и полностью подчинила себе великого фехтовальщика. Глаза полыхнули жутким огнем, и на лице заиграла коварная усмешка победоносного зла.

Герреон толкнул его, и пальцы Зигмара разжались. Иссякла сила берсерка, еще миг назад его наполнявшая. Тело подвело, и Зигмар пошатываясь побрел прочь от Герреона. Тот расхохотался, выдернул меч из чрева мертвой сестры и глядел, как едва переставляет ноги Зигмар.

— Ты тоже покойник, Зигмар, — произнес Герреон. — Ты мертв, и твоя мечта тоже.

— Нет, — прошептал Зигмар.

Мир с бешеной скоростью закрутился вокруг него, и он навзничь свалился в воду. Она была такой холодной, что Зигмар почувствовал это, несмотря на парализующее действие яда. Вода хлынула в рот, проникая в легкие.

Течение подхватило его, развернуло и понесло вниз по реке.

Все вокруг стало серым, и последнее, что увидел Зигмар, было улыбавшееся лицо Герреона, уплывавшее в водовороте стремящихся к поверхности воды пузырьков.

Хорсту Эдселю было несвойственно предаваться размышлениям о причудах богов, ибо себя он считал самым ничтожным актером в их величественных трагедиях. Это короли ведут армии в бой и сражаются с врагами. Великие военачальники воюют за чужие земли. Хорста же, как и многих других, ход истории не затрагивал. История протекала мимо них.

Он не был умен, и талантов у него никаких не было. Ему посчастливилось рано жениться, еще до того, как женщины Рейкдорфа распознали его полную никчемность. Жена подарила ему двух детей — мальчика и девочку. Девочка умерла вместе с матерью во время тяжелых родов, а мальчика тремя годами позже скосила тяжелая болезнь.

Богам было угодно даровать ему счастье, а потом забрать. Хорст даже не думал проклинать их за это, ибо та радость, которую он познал в течение недолгого времени, оказалась столь велика, что ни до, ни после он ничего подобного не испытывал.

Хорст оттолкнулся от берега и, упираясь в дно веслом, провел лодку через густые заросли камыша и водорослей. Здесь, вдали от пристаней, благоденствовала речная растительность. Скудного улова хватало лишь на то, чтобы прокормиться и продать несколько рыбин на базаре. Так что где уж наскрести денег на швартовочный налог, взимаемый королем Бьёрном.

Вдоль борта маленькой рыбацкой лодки были аккуратно сложены сети и удочки, на корме свернулся кот. У животного не было имени, потому что если есть имя, значит, есть и привязанность, а Хорст больше не хотел никого любить, опасаясь, что боги опять заберут у него того, кого он любит. Он не хотел давать коту имя и таким образом навлекать на него проклятие и смерть.

Солнце давно гуляло по небу, и Хорст сказал:

— Кот, уже поздно.

Зверюга зевнул, обнажив острые клыки. Ему явно не было дела до времени суток.