Люси застонала. Теперь ей всё стало ясно.

– Он узнал, что это не так, а потом, как мы имеем все основания полагать, увидел вас наедине с Финеасом, что, вероятно, разожгло в нём мстительный огонь, ведь тогда ещё слухи не начали расползаться. Он стал говорить, что вы и вся ваша семья – лицемеры, плавающие под чужим флагом, стремясь присвоить его титул.

– Титул! Как будто титул герцогини – достаточная компенсация его скользкости и противности!

– Он скользкий и противный для вас, но остальные считают его самым милым человеком на обоих материках. Очаровательный, остроумный, бесконечный источник удовольствия для скучающих богачей – особенно леди. Вряд ли он платит за то, что приобретает: он настолько популярный, что становится ходячей рекламой лучших вин и лучших портных. Вы обратили внимание на шейные платки пастельных цветов, которые он носит?

– Нет, если честно, – призналась Люси, но вспомнила свой кратковременный визит к миссис Ван Викс – та восхищалась чувством стиля и жизнерадостностью герцога.

– Тем не менее дюжина, а может, и того больше здешних мужчин носят теперь такие же. Моя мать заказала с полдюжины для нас с отцом. – Гас сделал паузу. – Он очаровал их, околдовал не хуже сказочного волшебника. Поэтому они поверят всему, что он скажет. Прямо сейчас из-за сплетен, распускаемых герцогом, мой отец и другие церковные старейшины разговаривают с преподобным Сноу в Бельмере.

– В Бельмере? Прямо сейчас?

– Да.

– О, бедный отец! Они собираются выгнать его?

– Нет. Ему позволят остаться до конца лета.

– Но не пригласят на следующее. – Люси вздохнула. – И очевидно, шанса стать епископом Нью-Йорка больше нет.

– Никаких шансов. Ван Викс несомненно проследит за этим. А он – самый влиятельный человек в епархии Нью-Йорка.

Несколько минут Люси хранила молчание. Наконец она подняла глаза на Гаса:

– У вас есть какие-нибудь предложения?

– Относительно чего?

– Относительно хоть чего-нибудь!

Гас внимательно посмотрел на неё:

– Мне, конечно, легко давать такие советы, потому что я мужчина, а вы – молодая женщина. Но я бы могу кое-что предложить…

– Что?

– Сделайте то, что собираюсь сделать я: живите своей собственной жизнью, Люси.

– Спасибо, Гас, но…

– Что «но?»

– Это не намного труднее – по крайней мере в некоторых отношениях, – сказала она тихо.

– Вы имеете в виду, что вам труднее не из-за того, что вы девушка? – Он явно смутился.

– Да, это именно то, что я имела в виду. – Люси немного приподняла подбородок. Но не в том смысле, в каком вы могли бы подумать.

– Ну, я думаю – вы очень необычная молодая женщина, поэтому возможно…

Люси вздохнула. Если бы вы только знали, какая я необычная!

Марджори Сноу стояла на крыльце и задумчиво смотрела на безветренное, будто чугунное, серое море. Густые облака поглощали свет, отражённый от воды, и от этого море походило на кашу, которую подавали в богадельнях: раз в неделю как жена преподобного она была вынуждена добровольно и безвозмездно работать там.

Чёрные силуэты сосен и елей как будто подступали к ней, стараясь окружить. Пустота и мрачность этого места, казалось, пророчили ей, её мужу и Люси мрачное будущее. К тому же миссис Сноу винила себя в том, что подвергла опасности самую крепкую дружбу в её жизни. Ей было страшно даже подумать о Присси, но было ли легче думать о Люси? Собственная дочь обманула её! И с кем? С Финеасом Хинсслером! Да как Люси только смогла полюбить этого простачка!

Преподобный, считавший, что худшее, что только можно было слышать, он уже услышал на встрече церковных старейшин, застал дома невообразимую сцену.

Дом, казалось, разрывался от оглушительных криков. Когда он переступил порог, Марджори порывисто обернулась, продолжая кричать что-то о жемчужной пуговке. На лице Люси застыло выражение ярости, она тоже кричала:

– В нём нет ни капли джентльмена! Разве ты не видишь?

Через несколько минут преподобный узнал всю историю. И когда розовая пуговка заняла в ней своё место, краска сошла с его лица.

Люси скрылась за дверью спальни. Марджори, однако, не была готова пойти спать или принять снотворное, как обычно делала, если была расстроена. Она убедила саму себя, что её мысли должны оставаться кристально чистыми. Туман снаружи был и так густ, и она не собиралась пускать его в своё сознание. Миссис Сноу стояла на крыльце, глядя, как сгущается туман, и шептала:

– Я должна спасти то, что у меня осталось.

Репутацию дочери. До сих пор Перси Вилгрю не сказал ни слова о свидании Люси и Финеаса в лесу. Но кто знает, как долго он будет молчать? Он мог начать требовать с неё деньги. Марджори надеялась, что Присси не откажется от их дружбы, ведь та всегда очень любила Люси. Присси могла бы одолжить им немного денег, чтобы купить молчание герцога. «Но ведь ни в чём нельзя быть полностью уверенным?» – размышляла Марджори Сноу. Шантаж может продолжаться многие и многие годы. И зачем подвергать этому Присси, её старинную, лучшую в мире подругу? Никогда! Ни за что! Его необходимо остановить.

– Я хочу положить букетик из фиалок и розмарина в корзинку с булочками для герцога, – сказала Долли Белл, ставя на поднос вазочки варенья и фарфоровый заварной чайник.

– Сегодня его последний день? – спросила Мерла-Джин Итон.

– Да, – вздохнула Долли.

– Ты ведь будешь скучать по нему, деточка? – поинтересовалась Эдна Вид, повариха, принёсшая только что испечённую, прямо из духовки, воздушную сдобу к столику, на котором сервировали чайные подносы.

– Не то чтобы я была влюблена или что-то такое. Просто… ну… вы знаете… возникает ощущение, что побывал в той стране, откуда он приехал. Я имею в виду, что понимаю, что он не моего полёта.

– А мы – не его полёта, – рассмеялась Мерла-Джин.

– Конечно, нет. Но дело даже не…

– Просто он не притягивает тебя в этом смысле, – предположила Эдна Вид; она слегка встряхнула противень, чтобы булочки, получившиеся пышными и золотистыми, отлепились от него, и поспешно разложила их по корзинкам. – Живо! Пока они не опали!

«Да, он не притягивает меня в этом смысле», – думала Долли, пробираясь между цветастыми скатертями к столу, за которым герцог Кромптон разглагольствовал в кругу своих обычных собеседников: миссис Ван Викс, миссис Форбс и миссис Бэннистер.

Потолочный вентилятор лениво перемалывал душный августовский воздух, а женщины размешивали его веерами, как густое тесто.