— А кем же тот забияка стал? — спросил Никодим.

— Геолог он теперь. Хороший мужик. Виделись в отпуске. В Карелии работает. Только знаешь скучно мне с ним. Вроде все на месте. Не глуп, порядочен. Но чего-то в нем недостает. Так мне показалось. Тепла в нем маловато. Взбалмошный какой-то. И хотя не злой, даже щедрый, а вот жалости нет в нем. Свою же собаку ногой пинает, на родных покрикивает. Адрес он мне свой дал, да писать ему рука не поднимается. Вероятно, прошлое мое сказалось. Не имел я тогда друзей. Теперь уж ни к чему. Не они мне помогли. Да и отошла эта надобность.

— Вон оно что… Знать, все не случайно в судьбине твоей. А я-то думал, что ненадолго ты к нам.

— Нет, Никодим. К технике и прочему никогда моя душа не лежала. Честно говоря, мне всегда был неприятен вид железок. А запахи смазок, масел, вид проводов даже отвращение вызывали. Бывало, надо в доме розетку или плитку починить — отец делал. Я готов был лучше всю улицу деревьями засадить, только не делать того, что не по мне. Не потому, что не умею. Просто не мое это дело.

Постепенно, общаясь с Никодимом, Лебков познавал секреты и хитрости тайги. А их у нее хватало. Свой характер имела сахалинская тайга. Особый.

Остановились они как-то на обходе перед березой. Никодим вгляделся в нее. И спрашивает:

— Как тебе это дерево?

— Ничего. Нормальное.

— Плохо видишь, Женя. Болеет оно.

— Где?

— Смотри, ветки сохнут от ствола. Листьев на них нету. И макушка плешивеет.

— Верно. А что с ним?

— Гляди, куда клонится. Видишь, вон на тот дубок смотрит. Приглянулся он ей. Вот и подсадить их надо поближе друг к дружке.

— Не может быть. Что ж, выходит, и деревья любят? Я о том никогда не слыхал.

— Они ж живые. А живое без любви не живет. Она всякую травинку греет.

— Ну а если дуб березу не любит?

— Этот любит. Видишь, через плечо ели ветки перегнул. Сюда смотрит, шельмец. Да далековато. Не то б… Дай-ка подсоблю им. Пусть радуются.

А через три дня прижился дубок на новом месте. Ожила вскоре и береза.

— Но почему ты не березу, а дуб пересадил? — спросил как-то Лебков.

— Тут места побольше свободного. Земля подходящая. Вдобавок там, где дуб тот рос, рябинка, видишь, подрастала. Соперницей могла стать. Когда в пору вошла бы. Теперь другого приглядывать будет. Так среди них заведено.

А в другой раз у пенька остановился. Начал землей его обкладывать.

— Зачем? — удивился Лебков.

— Ты думаешь, помер он?

— Конечно. Выкорчевывать надо. А на его место саженцы посадить.

— Не торопись корчевать. Живой он.

— Так где жизнь?

— Глянь. Нора под ним. Лиса выкопала. А эта прохвостка хитрая. Тепло любит. Его лишь живые корни дают. Отмершие вымерзают. Гниют. Под ними зверь нору не роет. Застудится зимой. И детей поморозит. А тут — нет. Еще доброе дерево этот пень на свет произведет. Только помочь надо, чтоб зимой меньше простывал. А в земле соки возьмет, войдет в силу, оживет, ростки даст. Так завсегда случается, — говорил Никодим.

В другой раз к ольхе подвел. Вглядеться заставил. Ничего не приметил Евгений. Старик от досады головой крутнул:

— Горюет она. Иль не видишь?

— Тоже влюбилась?

— Нет. Другая у нее печаль. Для любви — поздновато. Не лучше меня. Лишь послушать о ней любит. Сама — уже старая.

— А чего же ей теперь надо?

— Детву.

— Что? Так как, если старая?

— Ну и что? Я гоже не из молодых.

— Ты ж — человек!

— И она природное имеет. Радости хочет.

— Где ж ее взять? — изумился директор.

— Подсадить. Чужие. На догляд отдать. В приемыши. Она и взрастит. Ради них жить станет. А не дай — сгинет скоро.

— А саженцы где добудешь?

— Сиротки имеются. Рябиновые. Их и подсажу. Всех пятерых. Вместо клушки будет. Доброй бабкой станет. Пригреет в морозы. Прикроет в дождь. От того всем хорошо. А взрастут, отойдет в ней нужда. Умрет потихоньку. Вот тогда и убрать ее можно будет. Но не без проку. И жизни, и смерти свой час нужен. На то мы и поставлены, чтоб лес без времени не помирал, — говорил лесник.

Не все знали тайгу так, как знал ее Никодим. Не все любили свои участки, как он. В этом не раз убеждался Лебков, бывая у других лесников. Те выполняли то, что поручал лесхоз. Без слов и споров. Но не таков был Никодим. Тайга была не просто его работой: сутью и жизнью.

Накрепко запомнился Лебкову случай, когда он привез на участок к Никодиму комиссию из областного управления. С проверкой они приехали. Внимательно осмотрели угодья. За порядок хвалили. И вдруг один предложил распахать под сплошные посадки клин у болота. А имеющиеся там перестойные ели дать под вырубку. Все одобрили предложение. А Никодим взбеленился:

— Под вырубку — не дам! А и детдом у себя не дозволю завести. Да еще у болота! Не рехнулся покуда! И глупостев не сделаю. Где ж это видано, чтоб саженцы у болота садить, где и земля бедная, и морозы лютей? Они ж там все до единого помрут. Да еще без надзору взрослых деревьев. Когда ни защиты, ни заботы знать не будут! У меня участок, а не погост. Коль вам те елки глаза колют старостью, так знайте, что я ими землю там сушу. Как готова станет, молодь к елям подсажу. Но молодь, не саженцы. Ели им расти, крепнуть помогут. А сейчас — рано. Сыро там покуда. Летом — корни гнить начнут от лишней воды, зимой мерзнуть. А жить когда будут? Мне лес здоровый нужен. Хворь вывожу. На что такие советы давать? Если пониманья в тайге не имеете, зачем суетесь без дела? В нашем деле не должность, а знания нужны.

— Но сплошные посадки быстрее осушат тот участок! За одно лето! Зачем же несколько лет ждать? Земля без дела пустует, пока ели лишнюю влагу возьмут — сами сгнить могут. И пропадут без пользы. Я настаиваю: надо освоить тот клин. Не ждать. Нам нет проку от потерянного времени.

Экспериментировать за государственный счет — преступление. Вам не частный огород дали, а участок доверили. И мы не сами по себе к вам пришли, а как представители государственного учреждения! И вы не имеете права говорить в таком тоне с теми, кто выше вас по должности. Мы говорим — вы выполняйте! — настаивал тот член комиссии.

— А я тебе кто? Ты чего обзываешь огородником? Пень бесполый! Я у тебя милостыню прошу? В карман лезу? Я за государственное спорю! Чтоб по разуму! Мне лучше знать, что делать. Сказал — нельзя. И все тут. Знаю заведомо — не приживутся саженцы. И не только из-за воды. Там снегу не бывает. А малышам где сил взять зимовать во льду? Открытыми, на гнилой глине! Если хочешь — пробуй сам! Но за свой счет. И не на моем участке. И не на деревьях. Иди отсюда, проверошник! Иди! Покуда я на тебя не написал властям. Я за государство кровь не жалел. Воевал! Медаль имею. А значит, и уважение! И не дозволю, чтоб меня во вред лесу поучали. Вон! Иди! Командуй! Но не тут! Не то жизни не обрадуешься! — сцепил кулаки Никодим.