— Я знаю, — мягко ответил он.

— Что вы знаете?

— Я знаю, Томоэ-сан, что жизнь — очень трудная вещь. Я слабый человек. Поэтому я должен был всю свою жизнь проявлять осторожность. А это очень трудно.

Несколько слезинок скатились из его сонных глаз. Гастон плакал так, как наверняка плачут лошади.

— До свидания, Томоэ-сан. Я, действительно, люблю вас.

И он повернулся и двинулся прочь. Светофор на перекрестке переключился на зеленый, и он перешел улицу. Скоро его большое тело исчезло в толпе.

«Томоэ, ты не можешь распознать настоящего мужчину». Эти слова Такамори неожиданно всплыли у нее в памяти и зазвенели в ее голове сильнее колоколов церкви Св. Игнатия.

* * *

Оживленная станция Уэно. Длинная очередь людей за билетами. Меланхолический голос объявлял через громкоговоритель время отправления:

— Поезд до Такасаки отправляется в 8.26 с платформы 14. Поезд до Такасаки — с платформы 14.

Стоя в телефонной будке, Томоэ отчаянно пыталась понять, где сейчас ее брат. Ну где же он может болтаться?

Домой еще не вернулся. Она обзвонила всех его друзей и знакомых, но безрезультатно.

— Это бесполезно. Я не смогу найти его, — открыв дверь телефонной будки, проворчала она, совершенно расстроенная.

— Жаль, что я не смогу повидаться с Такамори-сан, — сказал Гастон. Он тоже выглядел разочарованным.

— Вы по-прежнему хотите ехать? — Хотя Томоэ знала, что спрашивать уже бесполезно, она не могла удержаться.

За воротами станции поезд готовился к отправлению в район Тохоку. Пассажиры уже выстраивались в очередь у ворот, а другие спешно выходили из зала ожидания со своими чемоданами и сумками в руках.

— Вы действительно должны ехать, Гастон?

Гастон улыбнулся и жестом утешения положил большую руку на ее плечо. Через одежду она почувствовала тепло его ладони.

— Пожалуйста, не уезжайте.

— Все в порядке. Беспокоиться не о чем. — Гастон улыбался, как будто вовсе не он стал причиной ее беспокойства.

— Я просто не понимаю.

— Что вы не понимаете?

— Я не понимаю вас. — В ее голосе прозвучали нотки раздражения. Гастон, который до сих пор был всего-навсего объектом ее насмешек и жалости, кажется, вдруг превратился в человека необычной силы воли. Новое для нее ощущение, ибо в душе она всегда презирала мужчин.

— Я дурак... слабовольный человек. — При этом он показывал на свою голову, подшучивая над собой, чтобы Томоэ рассмеялась. Но поскольку именно так она о нем и думала до настоящего момента, его слова пронзили ее своей бессознательной иронией. Девушка покраснела и опустила глаза.

Раздался меланхолический свисток паровоза.

— Начинается посадка на поезд, отправляющийся в 8.35 с платформы 12 в Аомори через Фукусима, Енэдзава, Ямагата и Акита.

— Это ваш поезд, Гастон-сан, — едва слышно произнесла Томоэ.

— До свидания. — Он еще раз схватил ее руку в теплом рукопожатии. — До свидания, Томоэ-сан. Я действительно люблю вас.

Он повернулся и влился в толпу пассажиров, направляющихся на посадку. Томоэ стояла, не в состоянии оторвать глаз от его фигуры. Костюм для него слишком мал, походка неуклюжая — он постоянно сталкивался с японцами, тащившими свои чемоданы.

«Ты не сможешь распознать настоящего мужчину, когда встретишь его...» Вновь слова брата пронеслись у нее в голове. Одиночество, сожаление и что-то еще до боли стиснули ее сердце.

— Подождите! — Она побежала за ним сквозь толпу. — Постойте, Гастон-сан, подождите!

Томоэ налетала на людей с чемоданами, но не обращала внимания, когда они оборачивались и провожали ее странным взглядом.

— Гастон-сан!

Догнав его, наконец, и увидев изумление на его лице, она не знала, что сказать, однако, придя в себя, запинаясь, вымолвила:

— Мы будем вас ждать, когда вернетесь. Я забыла сказать вам это.

— Большое спасибо, — низко склонил голову Гастон и пошел дальше. Томоэ остановилась у ворот и наблюдала за платформой. Она могла бы пройти с ним и дальше, подождать отхода поезда около окна, но ей этого не хотелось.

Поезд собирался тронуться, вокруг все махали руками.

Особая меланхолия, царящая на платформе в момент расставания, была ей неприятна, и она предпочла стоять здесь и незаметно для него смотреть, как уходит поезд.

«Он не дурак. Он не дурак. Или, если он все же дурак, то — достойный уважения».

Впервые в своей жизни Томоэ осознала, что есть дураки и дураки. Человек, который любит других с простотой открытого сердца, верит в других независимо от того, кто они, даже если его обманут или даже предадут, — такой человек в нынешнем мире будет списан как дурак. И он им является. Но это не обычный дурак. Это дурак, достойный уважения. Он уважаемый дурак, который никогда не позволит, чтобы то добро, которое он несет с собой людям, исчезло навсегда. Подобная мысль пришла ей в голову впервые.

Гастона уже нельзя было увидеть с того места, где она стояла. Прозвучал удар колокола, оповещающий об отходе поезда.

— Уважаемый дурак! — Томоэ прижала руки к своему рту и произнесла эти слова для себя самой. — Уважаемый дурак, возвращайся скорее.

Наконец раздался свисток паровоза, и поезд медленно тронулся в путь, унося уважаемого дурака на север.

Некоторое время после того, как поезд на север отошел от платформы станции Уэно, пассажиры вагона третьего класса были заняты содержимым взятых с собой коробочек с едой и разговорами друг с другом. Но когда станции Акабанэ, Омия и Кояма остались позади, казалось, что им уже не о чем больше говорить, и один за другим они начали засыпать.

Гастон сидел около окна, глядя на быстро пробегающие мимо огни города Кояма. Он видел окна маленьких, как спичечные коробки, лавок вдоль железнодорожных путей, а в некоторых — фигурки людей, сидящих за обеденным столом.

Его мысли перенеслись в дом Хигаки в Кедо. Прошло уже два часа, как поезд покинул станцию Уэно, так что Томоэ определенно уже вернулась и рассказывает в гостиной Такамори и другим домашним, что произошло.

Повседневная жизнь людей... радость родителей и детей, собравшихся вместе в узком кругу. Счастье не быть одиноким. Но Гастон уже примирился с тем, что он предоставлен лишь самому себе. Он проделал длинный путь в Японию и сейчас сидит в качающемся поезде, который несется на север сквозь темноту ночи.

Ямагата. Его ожидает там лишь одиночество, ибо он едет один в незнакомый город, где раньше никогда не бывал. Что его там ждет? Он мог только предполагать.

В грязных окнах вагона третьего класса отражалось его лицо. Уставшее, грустное, лицо одинокого человека.