— Он сказал: «Мне нужен отсос и немного любви». И знаешь, что я ответила?

— Что?

— Я сказала: «Отсос стоит тридцать долларов, а насчет любви — это не ко мне».

— Не верю.

— Честное слово. Я была совершенно спокойна, Зо. Играла роль, и у меня все отлично получалось.

— А что потом?

— Потом он говорит: «Как насчет двадцати пяти?» А я просто смотрю на него с выражением, типа, не трать мое время зазря, козел. Ну и он вроде как хохотнул, — такое доброе старое «хо-хо-хо», все зубы наружу, — и сказал: ладно, пусть будет тридцать. А я подумала, черт, ну и что дальше? Я же, вроде того, должна знать, в какой отель мы можем пойти, верно? Но он сказал — пошли, и мы прошли пару, типа, кварталов до отеля, в котором он жил, «Эдисон», что ли. Да, «Эдисон». Поднялись в его номер, и я сказала: «Пока мы не начали, как насчет моих тридцати баксов?» Он опять «хо-хо-хо» и отдал мне деньги. И знаешь, дружок. Зубы у него были как доминошные кости. Вопросов никаких не задавал. Не спросил даже, сколько мне лет. Просто снял с себя все, видик не из самых приятных, но худшим, что я когда-нибудь видела, он тоже не был, ну и я разделась, отсосала у пидора прямо на кровати, оделась и смылась оттуда к чертям собачьим.

— И все? — спросила Зои.

— И все. Тридцать баксов.

— Нет, ты правда это сделала?

— Единственный способ добыть деньги.

— И не боялась?

— Я ж тебе сказала, Зои, боялась.

— Я не про то — его?

— Нет. Там и бояться-то было нечего, увидела бы его — сама бы поняла.

Зои отпила кофе, взглянула сквозь запотевшее окно на Уэйверли-плейс. По улице шел толстяк с ликующего вида желтой собакой, обряженной им в белую блузку и клетчатую юбочку. Существовал новый мир, в котором не было правил, и мир старый, в котором их было слишком много. А она не знала, как жить в том или в другом. Духом-покровителем старого была ее мать. Гордая и обиженная, предупредившая Зои: никогда не позволяй мальчику заболтать себя до того, что ты потеряешь власть над собой. Им нужно только одно — разрушить все, что ты ценишь.

А духом-покровителем нового мира был Кассандра. Он верил в секс, но верил и в безопасность. И предостерегал девушек: не ходите с мужчинами, которые втайне поклоняются злу.

И Зои сказала Транкас:

— Не знаю, стоит ли тебе заниматься этим.

Лицо Транкас по-прежнему светилось упоением и гневом. Ее было уже не вернуть.

— Тридцать долларов, Зои, — ответила она. — За, типа, двадцать минут работы. Еще девять мужиков — и я поимею тот «харлей».

— Так ведь это же проституция.

— Друг. А официантки с секретаршами — не проститутки, по-твоему? Просто им платят поменьше.

Зои смотрела на Транкас и пыталась понять одно: вырвалась ли она на свободу или вступила на путь долгого самоубийства? И как наверное понять, в чем состоит разница между освобождением и самоубийством?

— Если ты собираешься продолжать, будь поосторожнее, — сказала Зои.

— Конечно, — ответила Транкас, и Зои вдруг увидела ее мертвой. Увидела голубовато-белую кожу и слабую улыбку Транкас, восторжествовавшей над своей матерью и первой вырвавшейся в самое необжитое, самое удаленное место из всех, какие только есть на свете. Одержавшей победу.

В ту ночь Кассандра стоял посреди бара в своем выходном костюме: хаосе изумрудного атласа и светло-зеленого, как листва липы, шифона. Зои, дождавшись, когда Транкас отправится в уборную, торопливо приблизилась к нему. Кассандра, державший в руке бокал с выпивкой, разговаривал с высокой чернокожей женщиной в бархатной накидке и канареечного цвета шляпке.

— Здравствуй, Кассандра, — сказала Зои.

Лицо Кассандры оставалось умным даже под придавившим его слоем пудры, румян, губной помады и туши для ресниц. Косметика и трудноосуществимое, противоречивое в себе самом стремление быть и мужчиной и женщиной сразу, — казалось, они-то и вели его по жизни, и временами он выглядел как человек, прижавший лицо к стеклу и говорящий раздельно, но слишком громко с кем-то, находящимся по другую сторону этого стекла.

— А, привет, малыш, — сказал он. — Как ты?

— Все хорошо. Можно мне немного поговорить с тобой?

— Голубка, ты можешь говорить сколько угодно. Начни прямо с начала, и тебе удастся мало-помалу подобраться к концу.

— А с глазу на глаз нельзя? Минуту, не больше.

— В этом мире нет ничего, что смогло бы шокировать нашу мисс Кинамон.

— Что верно, то верно, — согласилась мисс Кинамон. Маленькая желтая вуалька подрагивала над ее блестящим челом, точно крыло насекомого.

Зои помялась, нервничая.

— Ну, в общем, — сказала она, — ты ведь знаешь мою подругу, Транкас?

— Разумеется.

Зои примолкла. Ей хотелось зарыться лицом в яркое одеяние Кассандры, в его лоснистое и бледное сияние. Хотелось присесть на костлявые колени Кассандры, нашептать ему на ухо свои секреты и услышать от него, что за всеми угрозами обыденного мира ее ожидает безопасность, баснословная и греховная.

— Говори же, голубка, — сказал Кассандра. Голос его был отчетлив и тверд, как дождь, стучащий по крыше.

— Она пошла на панель, — сказала Зои.

— Ну что же, не сомневаюсь, занятие это прибыльное.

Мисс Кинамон положила на руку Зои большую ладонь:

— А газовый баллончик у нее есть, а, голубка?

— Я боюсь за нее, — сказала Зои.

— Ей следует носить с собой баллончик и нож, — сказала мисс Кинамон. — Пусть заведет симпатичный маленький ножичек, большой таскать ни к чему. Нужен такой, чтобы помещался в сапоге или в ботике.

— А, собственно, что тебя тревожит? — спросил Кассандра.

— Я боюсь, что ее изувечат.

— Потому ей и требуются баллончик и нож. Слушай меня, я знаю.

— Да, бывает, что людей и увечат, — сказал Кассандра. — Какие только ужасы не случаются.

— Я знаю, — сказала Зои.

— А вы, девочки, так юны. Родители-то или еще кто у вас имеются? Люди, которые заботятся о вас?

— Транкас с матерью живут здесь, в городе. Я приезжаю сюда на уик-энды, а живу с родителями на Лонг-Айленде.

— Другая планета, — сказала Кассандра.

— Там тоже всякие ужасы случаются, — возразила ей Зои.

— Могу себе представить, голубка. О, смотри-ка, вот и твоя подруга.

Транкас вернулась из уборной и, увидев, что Зои разговаривает с Кассандрой, подошла к ним, полная жадного счастья, любви к пробам и провалам. Зои представила вдруг ее укладывающей деньги в карман перед тем, как отсосать у мужика с зубами, похожими на доминошные кости.