Багор слегка поклонился широкопятой заурядности в свиных чувяках и нутриевой шапке.

— А это, — жест в нашу сторону, — мои соратники, сотоварищи, собратья. Еще вчера они, как и вы, достойный сын Пемзенщины, как и ваши достойные научные друзья, как и наш достойный колдыбанский мэр, тоже были никем, равнялись абсолютному нулю. Но сегодня они преодолели свою никчемность, вырвались из плена серости и заурядности.

— Ликуйте! — приказал килька-кит толстопятой никчемности. — Перед вами — служители Особой Колдыбанской Истины, все слова — с большой буквы. Они выполняют великую историческую миссию: спасают эпоху от бесславия и забвения. А это значит, что они автоматически являются не серостью, а удальцами-героями. Без пяти минут легендарными.

Выдал без запинки (в смысле выдал нас), ну и, сами понимаете, застыл, как монумент.

Далее послушаем сначала героическую колдыбанскую былину.

* * *

— Ах ты, мужичище-жлобище! — вскричал гидродракон, уже не прячась в образе м. н. н. с. Краснощекова. — Героя из себя корчить вздумал? На утес, што ли, всей своей оравой поплывете? Этим вы мое драконовское благородие не удивите.

— На Волге всегда есть место особому диву, — возражает Лука Самарыч и обращается к своей команде: — Что скажете, удальцы-молодцы?

— Как пить дать! — сказали удальцы.

И, не говоря лишних слов, дружно, как один отправились… Нет, не к своим челнам. Удалые деды и прадеды колдыбанцев прогремели не только тем, что в бурю и шторм плавали на неприступный утес за диковинными цветами для своих милых.

Исстари, например, славится Волга ледоходом.

Старожилы утверждают, что когда Волга-матушка пробуждается от зимней спячки, ледяной панцирь, случается, достигает десятиметровой толщины. Но могучая река как бы одним движением сбрасывает с себя зимние оковы и…

Вот уже плывут вниз по Волге громадные льдины. Каждая величиною со стадион «Лужники», а то и с Каспийское море. Глыбы громоздятся друг на друга и образуют чудовищные торосы. Если чем и отличаются они от гигантских айсбергов, то лишь тем, что находятся не в Антарктиде, а на Самарской Луке. Говорят, что с вершины самого гигантского тороса видна вся Москва, и особенно хорошо — Лобное место на Красной площади, где исстари у волжских атаманов публично конфисковывали с помощью секиры буйну голову…

Во время ледохода на Волге стоит оглушительный грохот. Эхо его долетает до Москвы, где воспринимается как гром среди ясного неба, и порождает всякие кривотолки. В том числе и политические, в результате чего в отношениях между Востоком и Западом периодически возникает напряженность. А в столичном ресторане «Москва» грохот волжского ледохода заглушает даже оркестр мощностью в тысячу децибел и становится так жутко, что официанты роняют на пол тарелки. А тарелки, между прочим, из фарфора. Да еще с позолотой. Да еще с супом из черепахи…

Волжане же тем временем толпятся на крутом берегу и, став на цыпочки и сделав ладони козырьком, подолгу смотрят на свою матушку-реку. Величественное явление наполняет их удалью. Наполняет до краев, потом переполняет и…

Волжане не могут больше устоять. Они срываются с места и бегут на лед. Смельчаки прыгают с одной льдины на другую и устремляются на самый стрежень. Туда, где их ждут неимоверные опасности.

Удальцы проваливаются в зияющие трещины, чудом выбираются на поверхность, вновь проваливаются и вновь чудом выбираются. Все это доставляет им огромную радость и неизъяснимое блаженство.

И вот смельчаки уже на середине Волги. Карабкаются на вершину самого гигантского тороса, который теперь если чем отличается от гигантского айсберга, то лишь тем, что резвятся на нем не пингвины, а волжане-колдыбанцы.

Восторг и ликование охватывают всех. Все снимают шапки и бросают их высоко вверх. Так высоко, что их видно на Рижском рынке в столице, в результате чего на меховые головные уборы сразу резко падают цены.

И грохот. Оглушительный грохот. Такой, что на Востоке думают, не начался ли уже вооруженный конфликт, а на Западе уверены, что русские уже устроили салют в честь победы…

— На ледоход! — скомандовал Лука Самарыч.

Но только вышли удальцы на берег, глядь, а стихия уже наготове. Будто кто ей заранее донес, нашпионил, насексотничал. И она озверела от ярости.

Откуда ни возьмись набежали полчища льдин, каждая величиною с Каспийское море. Огромные торосы-айсберги примчали не иначе как из Антарктиды. Во всяком случае, многие очевидцы узрели на вершинах этих громадин гуляющих пингвинов.

— Тут без ледокола не обойтись, — говорит один из самых сообразительных колдыбанцев.

И обращается за помощью в Министерство по чрезвычайным ситуациям. Присылает МЧС ледокол. Разумеется, не какой-то простой, а самый настоящий, океанский. Садится на него отважный колдыбанец — и пошел щелкать льдины десятиметровой толщины. Как бабы семечки на завалинке!

Но недолго радовались его сотоварищи на берегу. Дошел смельчак на ледоколе только до буйков, а там так сдавило его со всех сторон, еле ноги унес. Чудом без переломов обошлось. А ледокол — в капремонт.

«Ну, погоди ж ты!» — говорит другой удалец. И зовет на помощь НАТО: «Одолжите подводную лодку, по-вашему субмарину». Прислал ему НАТО подводную лодку, по-ихнему субмарину. Не простую, конечно, атомную. Сел на нее волжский лихач и нырнул под воду. Хитро придумал, ловко. И действительно, стихия поначалу растерялась. Где наглец? Не видно нигде наглеца…

До середины Волги чуть было не дошел лихач. Но вдруг села на атомную акулу льдина толщиною метров в двадцать. Прижала к самому дну, аж броня трещит. Еле жабры унесла натовская субмарина — и сразу на металлолом. А волжский лихач ихних атомов так наглотался, что пришлось даже очистительную клизму делать…

И адский грохот. Точнее, хохот. Несется от берега к берегу. Хохочет гидродракон, насмехается. Так, мол, их, подружка Стихия! Всыпь им по первое число. А заодно и по десятое. То бишь и по шее, и под зад.

Тогда вышел вперед сам Лука Самарыч.

— Хорошо смеется тот, кто уцелеет от не виданной в мире силы богатырской, силы по-колдыбански.

И без лишних слов ставит прямо на крутой берег свой вездеход. Такого вездехода еще не видел мир. То не танк. Не бронепоезд. Самый обычный диван-кровать местного производства. Не столько мебель, сколько гроб с музыкой. А может, и без музыки. Но не в этом дело.

— Полюбуйся-ка, дядюшка Ледоход, — говорит герой. — Вот на таком рыдване истинный колдыбанец проводит всю свою жизнь. И не сгонит колдыбанца с него самая грозная в мире стихия, то бишь колдыбанская жена. Не спихнет самая сварливая колдыбанская теща. Не стащат самые бесцеремонные в мире колдыбанские дети. Сквозь все льды быта и бытия продирается колдыбанец на своем диване. И все льды разбиваются о его броню.

И без лишних слов снимает с Краснощекова его великолепную нутриевую шапку и со всего размаху — жах! Прямо на середину Волги, прямо на вершину самого громадного тороса.