им удастся и в дальнейшем сохранять относительный покой на границах своего царства и даже вернуть ему былое влияние.

Как нам кажется, именно эти надежды, а также тенденциозно истолкованный опыт прошлых поколений стали основой вышеупомянутой военно-политической доктрины, идеалом которой было царство, избегающее изнурительных войн, не связанное ни с кем из соседей прочными узами и пускающее в ход оружие только из стремления к выгоде.

* * *

Анализ содержания «Планов Сражающихся царств» показывает, что перед нами не серия схематизированных декламаций, лишенных плоти и крови, а своеобразное историческое сочинение, насыщенное ярким, живым и конкретным материалом.

Тексты, собранные Лю Сяном, первоначально входили в ткань произведений, относившихся к различным направлениям исторической прозы и имевших разнообразное назначение. Однако, несмотря на очевидную многоликость содержания памятника, в его составе можно выделить два больших слоя: тексты, составленные под влиянием устного исторического предания, и тексты, преследовавшие лишь политико-публицистические цели.

Авторы текстов, собранных в «Планах Сражающихся царств», так же как и авторы других сочинений, связанных с историческими преданиями, пытались устанавливать причинные связи между отдельными, хронологически близкими событиями, пытались показать, как данное событие сделалось необходимым вследствие существования у людей, его совершивших, тех или иных мотивов и намерений. Характерной чертой идеологических представлений, отразившихся в «Планах Сражающихся царств», был взгляд на политические замыслы и планы, содержание которых сводилось к вероломству и предательству, к ежеминутным переходам от обмана к насилию как на единственный источник исторических перемен.

Исследуя степень аутентичности и происхождение многих представляющих интерес с точки зрения историка известий, содержащихся в различных частях «Планов Сражающихся царств», мы установили, что в тексте памятника достаточно оригинальных сведений, которые подтверждаются другими источниками и, следовательно, представляются вполне достоверными. В ряде случаев к тем событиям, о которых сообщают только «Планы Сражающихся царств», также можно относиться с доверием.

Однако исследуемый памятник содержит немало текстов, которые дают искаженное представление об упоминаемых в них событиях. Интерес к прошлому отходит в них на задний план, полностью уступая место определенным политико-публицистическим целям. В ходе изучения этих целей восстанавливаются некоторые характерные черты почти не известной нам картины борьбы политических группировок и столкновений различных политических взглядов на протяжении IV-III вв. до н. э., что для историка имеет не меньшее значение, чем выяснение подлинных обстоятельств, сопровождавших то или иное событие.

ГЛАВА V

«ПЛАНЫ СРАЖАЮЩИХСЯ ЦАРСТВ» О СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ ДРЕВНЕКИТАЙСКОГО ОБЩЕСТВА В V-III вв. до н. э.

Одной из характернейших особенностей социально-экономического развития царств, возникших в древнем Китае в IX-VIII вв. до н. э. на развалинах западночжоуской государственности, было постепенное укрепление территориальных связей в ущерб родо-племенным[439]. Как свидетельствуют нарративные источники и надписи на бронзовой ритуальной утвари, несколько позднее, в VII-V вв. до н. э., на землях крупнейших древнекитайских владений уже сложилась стабильная территориально-административная организация.

В это время получила широкое распространение практика передачи во владение представителям военнослужилой знати различных по величине и значению административных районов (шэ[440], шушэ[441], сянь[442], би[443]). В нарративных источниках их нередко обозначали общим термином «и» — поселение[444].

Начиная с периода Чуньцю появились многочисленные упоминания о пожаловании поселений. Очевидно, что под поселениями здесь подразумевались не только сами административные центры, но и подвластные им территории[445]. Сведения источников о содержании права, определявшего статус владетелей поселений, весьма ограниченны. Судя по ряду данных[446], поселения после отца обычно передавались сыну. Однако неизвестно, имела ли практика наследования поселений какие-либо основания в юридических нормах того времени. В источниках отсутствуют также факты, которые свидетельствовали бы о возможности прямого отчуждения поселений в форме продажи, заклада и т. д. Однако владетели их, по-видимому, могли по своему усмотрению переуступать часть пожалованной им территории своим сородичам и приближенным[447]. Они обладали также правом создавать собственные вооруженные отряды[448] и возводить укрепления вокруг крупных населенных пунктов подвластных им областей[449].

К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении источники содержат весьма мало данных о конкретных формах эксплуатации земледельческого населения, жалованных поселений (фэн и). Известно, однако, что со второй половины периода Чуньцю их доходность начали определять количеством приписанных к ним домов или дворов (ши, ху).

Происходившие в то время процессы закрепления полевых наделов за отдельными хозяйствами малых семей[450] повлекли за собой серьезные изменения в способах налогового обложения земледельцев. Источники сообщают, что в 667 г. до н. э. в царстве Ци[451], а в 594 г. до н. э. и в царстве Лу[452] был введен натуральный поземельный налог, размеры которого зависели от площади и качества обрабатываемого участка. Имеются известия о том, что в период Чуньцю поземельный налог получил распространение также в царствах Цзинь[453] и Чэнь[454]. В новых условиях термин «дом», или «двор», по-видимому, стал обозначать такой хозяйственный комплекс, который включал в себя и земельный участок крестьянской семьи.

Тесная связь пахотного поля с домохозяйством владельца этого поля выступает особенно ясно в постоянстве терминологического сочетания «тянь чжай» — поле и усадьба, столь характерного для этико-философских и политэкономических сочинений периода Чжаньго. Об этом также свидетельствует дошедшее до нас историческое повествование о деятельности Инь-до, управителя жалованного поселения, принадлежавшего одному из сановников царства Цзинь (первая половина V в. до н. э.). Стремясь облегчить налоговое бремя, «Инь-до сократил число его (т. е. поселения) дворов [в подворной переписи]»[455]. Иными словами, Инь-до исключил из подворной переписи наиболее маломощные хозяйства и освободил их от налогового обложения. Данное свидетельство и ряд аналогичных ему указывают на то, что со второй половины периода Чуньцю термин «дом» («двор»), а в некоторых случаях и термин «семейство» (цзя)[456] стали использовать для обозначения низшей податной единицы. Очевидно, в это время поземельный налог сделался основой экономического благосостояния владетелей поселений.

К середине V в. до н. э. институт жалованных поселений занимал одно из ведущих мест в социально-экономической жизни древнекитайского общества и обладал уже прочно укоренившейся правовой традицией. Формально в этой области сохранялись нормы, выработанные на протяжении предыдущих столетий. По-прежнему в качестве объекта пожалования выступали поселения с определенным числом податных единиц[457]. Так же как и в период Чуньцю, поселения были центрами стабильных административных районов. Нововведением было лишь то, что владетелям поселений в период Чжаньго стали присваивать титул «цзюнь» — господин. При этом в виде атрибута к нему обычно использовали наименование пожалованной территории.

Однако внимательное ознакомление с материалами источников заставляет прийти к выводу, что за внешней