– А вы, Тарасова, доктора-интерна сильно не мучайте, он завтра с нами в операционной будет.

– Ну, Со-о-офья Константи-и-иновна! – заканючила было снова расстроенная перспективой оперативного родоразрешения Тарасова, но Софья строго помахала у неё перед носом указательным пальцем, ласково погладила по плечу и оставила ей на растерзание интерна Виталика. Очень гордого всем доверенным и не знающего, куда бежать со всем этим.

– Как писать осмотр и заявку, спросите у Пригожина, – донёсся до него голос Заруцкой.

– Софья Константиновна, кабинет убран и готов к эксплуатации! – бодро доложила Любовь Петровна. – Но пока зайдёмте ко мне.

Кабинет старшей акушерки соседствовал с кабинетом заведующего отделением. А тот, в свою очередь, соседствовал с ординаторской. Удобно, чтобы докричаться, но вполне можно и посекретничать за закрытыми дверями.

– Видишь? – Люба раскрыла створки верхней полки одного из многочисленных шкафов, занимающих целую стену в её кабинете.

На Соню топорщился целый ряд бутылок попроще, бутылок посложнее, дорогих коньяков и очень дорогих виски, вин сухих, полусухих, сладких-полусладких, а также шампанских из разных ценовых категорий на любой вкус.

– Культфондовский запасник. Пётр Валентинович создал, при скромном участии твоей покорной слуги и всех тех, кому не в падлу было отдать подаренное.

– Круто. Прямо бар открывать можно.

– Можно. Если бы все эти бутылки не были бы, так сказать, цветами к другой, бумажной, валюте. Тот кадр, что сегодня с санэпидстанции придёт, кальвадос любит. Порой даже больше денег. Давать, как всегда, буду я. Меня они не боятся, схема у меня отработана.

– Слушай, я, конечно, не вчера родилась и всё это знаю... Во всяком случае, достаточно хорошо себе представляю. Я и ваши с Петром разговоры слушала, да и сдавала регулярно то на то, то на это. И тайн у вас с ним от меня никогда особых не было, да и система наша гнилая мне уже не из кино и книжек известна. Но вот скажи мне, друг мой Любовь Петровна, неужели у нас никогда не бывает хороших смывов? Вот просто так – хороших смывов без кальвадоса и взятки, а просто потому, что у нас действительно соблюдается санитарный режим и акушерки наши и санитарки трут и моют всё, как невменяемые, напоследок ещё и налакировывая стены хозяйственным мылом. Потому что взяли – посеяли – не растёт, а?!

– Я тебе больше скажу, друг мой Софья Константиновна, – у нас всегда хорошие смывы и результаты бакпосевов именно потому, что у нас соблюдается санитарный режим и акушерки наши и санитарки трут и моют всё, как невменяемые, напоследок лакируя и стены, и прочие горизонтальные и вертикальные поверхности хозяйственным мылом, и инструменты у нас после обработки в отделении чище, чем повторно обработанные в центральном стерилизовочном отделении, и врачи у нас смирные, особо никогда не нарушают. Но вот без кальвадоса, или без коньяка, или крутой водки – смотря кто придёт, и без купюр – у нас будут неблагоприятные результаты смывов и нас закроют к ебеням собачьим на внеплановую помывку. И знаешь почему?

– Знаю. Потому что наш источник доходов – пациентки. А их источник доходов – мы. И надо делиться. А если мы все будем честные и правильные – и те, и другие, и третьи на зарплату, – то нашему государству и министерству даже бороться с нами и нашей «коррупцией» особо не надо будет. Вымрем естественным путём.

– Вот и умница. Правильно. Не мы это выдумали, не нам и отменять. Я надеюсь, ты не собираешься устраивать революций и разжигать каких-нибудь войн за справедливость?

– Нет, конечно. Это я так...

– Понимаю! Сама пионеркой-комсомолкой была.

– Но всё равно противно...

– И мне противно. И им противно. Поначалу. А потом привыкают. И они, и мы, и все. В общем, так, я тебе для чего это всё показала? Вовсе не для того, чтобы клеймить существующую порочную процедуру. А с простой конкретной целью – оповестить тебя о том, что этот бар отныне заполняешь ты. Ну, хорошо – и ты. И я. В меру сил и возможностей. Формула простая – одну в рот, две в лукошко.

– Господи, да мне последнюю приличную бутылку, дай бог памяти, полгода назад презентовали.

– Софья Константиновна, есть прекрасные магазины, набитые под завязку отменным спиртным. Отдаёшь деньги – приобретаешь товар. И, кстати, о деньгах. С тебя полтинник. Как ты, надеюсь, понимаешь, отнюдь не рублей. С Петром у нас было иное долевое участие – двадцать на восемьдесят, но для тебя поначалу скидка: работаем баш на баш. Я зарабатываю лучше тебя, так что для начала пока так.

– Люба, завтра отдам...

– А, ладно! Сегодня не надо! В конце концов, твой муженёк вчера унитаз купил, таджиков пригнал, которые нам ничего не стоили, я так понимаю, у него с ними свои расчёты, так что сегодня стольник мой. Это будет честно.

– Спасибо, Люба, – тихо промямлила Софья Константиновна, соображая, сколько же может стоить сейчас новый унитаз, пусть даже самый простейший, и работы по его установке. Ни о какой честности думать не хотелось.

– В общем так, родильно-операционный блок пока закрыт. Плановых операций на сегодня нет, в родзале пусто, схваток на этажах ни у кого. Так что пока в родзал не надо соваться, я там санитарку поставила.

– А если что-то начнётся? С улицы привезут, схватки на этаже?..

– Начнётся, тогда и будем говорить! А пока ни в родзал, ни в манипуляционную, ни в смотровую, ни в малую операционную – ни ногой! Никому. Сидите, истории пишите.

– Ну, это я помню и понимаю. Так и при Пете было. Ох, кой чёрт каким ветром надуло главному в голову меня к исполнению обязанностей обязать?

– Да не всё так плохо, Сонь. Жаль, что только к исполнению. Из тебя бы вышла отличная заведующая.

– Люба, а где мне на всё это – бутылки, унитазы и зелёные полтинники деньги брать?

– Где-где... В родзале!

– Слушай, я до сих пор не умею говорить – сколько. Бывает, баба спрашивает – сколько, а я ей мямлю, мол, сколько не жалко... И то, в последние годы мямлю, раньше говорила: «Что вы, что вы!» Пока из фармацевтической фирмы окончательно не ушла. Как ушла – стала говорить: «Сколько не жалко...»

– Тоже мне, альтруистка. Мастер, блин, художественного слова! Да им всё жалко. Ты у них по ценности стоишь где-то после использованного дезодоранта. На который было не жалко. И его они покупают. Для них парикмахер – бог! Годами ищут, и двести баксов за стрижку-покраску-укладку вывалить не жаль. Так то парикмахер! А ты даже по сравнению с маникюршей-педикюршей и массажисткой – говно говном, уж прости, Софья Константиновна, за такую суровую правду о бабском восприятии действительности. Кроме того, они – те, что постарше, – с молоком из треугольных бумажных пакетов всосали, что медицина у нас бесплатная. Те, что помладше, – тоже не дуры врачам платить, зато дуры дурами отваливать за контракт, с которого что ты, что родильный дом имеют слегка подсоленный бульон от яиц. Но и те и другие научились орать, что медицина – сфера обслуживания и мы, соответственно, обслуга. Вот и прекрасно! Я их сама на эту тему развожу. Обслуга? Да! Да-да-да! Наёмная обслуга на манер парикмахера? Yes! Ах ты ж, зайчик мой, котёночек мой ласковый, рыбка моя сладкоголосая, птичка моя вуалехвостая! Согласна я с тобой, что я – твоя обслуга. Обслуга, а не крепостная девка! Ремесленник я. Как та же педикюрша или, например, мастер кройки и шитья швейной фабрики имени Коко Шанель. Видишь, медвежонок мой, щеночек мой умненький, тётя Люба согласна, что она твоя обслуга. И мало того – будет тебя обслуживать! Прайс салона красоты отксерить или сама сообразишь, почём даёшь за обслуживание твоей, простите, Софья Константиновна, пизды и прочих половых, извините, и родовых путей? Как обёртывание с солярием и сауной пойдёт? А за ребёночка, чтобы здоровенький и все повороты-приёмы грамотно выполнены? Как фотоэпиляция и пятнадцать сеансов массажа плюс лазерная шлифовка твоего мордария канает? Что? Дорого?! Знаешь, родной ты мой лис-жадинка, объясняю тебе на примере той же парикмахерской, слушай сюда внимательно: в парикмахерских ученики стригут малоимущих задёшево, а иногда и даром ногти полируют. Чтобы научиться, ферштейн? Вот я тебе сейчас и позову акушерочку молодую, первого года службы, и она тебе забесплатно всё в лучшем виде исполнит. Нет-нет, ну что ты, что ты! У неё прекрасные руки и диплом красного цвета весь, в отличие от моего, синего, как нос замёрзшего в сугробе пьянчуги. Если у неё что не будет получаться, она меня позовёт, я приду и подскажу. У нас, у обслуги, так принято – мастера подсказывают молодым. Когда время есть отвлечься от обслуживания господ побогаче. К тому же, прости, енотик-потаскун мой бриллиантовый, – кстати, ах, какие у тебя серёжки! Да-да, ты права, мармеладочка, серёжки себе и серёжки! Не болят, не агукают, и ни тебе эндометритом, ни тебе детским церебральным параличом не страдают, и хотя неживые, а, поди, целое состояние стоят, – сегодня вообще не моя смена. И не того доктора. Так что прости-прощай, сегодня будет обслуга в том ценовом сегменте, который устраивает твои гениталии. Вот так-то. И ты, Софья Константиновна, уже тоже заслужила. Настриглась и наполировалась уже бесплатно по самое это самое. Пора из поломойки в дворецкие, раз уж в слуги тебя записали!