Тоска. Счастлива была только мама. Ходила на цыпочках – не дай бог потревожить новоявленную абитуриентку! Не причитала, не отчитывала, не поджимала губы. Наоборот, активно принялась за кулинарные изыски – девочке нужны витамины. А какие витамины в марте? С ожесточением терла тазы морковки и яблок, сдабривая все это жирной сметаной, прокручивала дефицитную, дорогущую рыночную курагу с грецкими орехами. Разводила «витамин» – так называлась пропущенная через мясорубку и смешанная с сахаром черная смородина. В общем, старалась изо всех сил. Не забывала и о всяких «вкусностях» – блинчиках с вареньем, пирожках с капустой, тортиках, вафельках, булочках. Самодельный творог – три литра молока и литр сметаны – магазинный есть невозможно, кислятина, а рыночный, кремовый, слоистый, жирный от сливок, им не по карману.

– Мам, – кричала возмущенная дочь. – Ты превращаешь меня в корову! – И тут же хватала еще теплый пирожок.

Про дочкиного кавалера мама не спрашивала, делая вид, что не такое уж это событие, чтобы так углубляться. Таких кавалеров, знаете ли! Есть и есть, ну да, встречаются. Наверняка жмутся по подъездам, целуются – все как у всех, не они одни. И у них с мужем тоже когда-то был пылкий роман. Но как давно это было! Так давно, что и воспоминания почти стерлись, смылись, как переводная картинка – нечеткая, неяркая, водянистая.

Часто думала: «Юлька вырастет, уйдет замуж. И что? Останусь одна-одинешенька на всем белом свете. О господи, только бы попозже все это случилось! Пусть еще пару лет, хотя бы пару лет! А ведь девчонки так рвутся замуж! Дурочки, боятся опоздать! Только бы не выскочила сейчас, за этого Петю! Вполне возможно, он хороший парень. По телефону здоровается, сто раз «извините» и «простите за беспокойство». Но знакомиться я с ним не буду, потому что это дает надежду. Пусть себе шляются по киношкам и целуются в подъездах, как и положено у молодых. Но никаких знакомств и никаких семейных обедов.

Принимать буду жениха, а просто кавалера – много чести. Юлька совсем ребенок, какой уж там замуж!»

Но неловкость испытывала: парнишка не москвич, живет в общежитии, а значит, на столовском питании. Жалко, конечно. Но нет, перебьется. Иначе возникнут обязательства, надежда. Да и о чем она? Сколько еще будет, этих ухажеров? Юлька – девица красивая, стройная, ловкая, языкатая. А первая любовь… Никогда не получается с ней, с первой любовью. Или почти никогда, это опыт и жизнь.

В учебу Юля постепенно втянулась – надоело пялиться в темное окно и лить слезы. Надоело тосковать и скучать, принялась за учебники. Так легче не думать о Пете. По крайней мере хоть пару часов.

Встречались по выходным. Апрель выдался неожиданно теплым и солнечным. Словно разозлившись за затянувшийся март, сразу огорошил и растревожил весной. Расцвела верба, набухли почки на деревьях, проклюнулась первая робкая травка, и народ оживился, ожил – запахло весной, а за ней и лето!

Встречались они у Лельки. Вернее, оставались у Лельки, и мама не возражала – кажется, ни о чем таком не думала. Или не хотела думать.

Кабинет деда, полутемный, забитый до потолка книжными полками, пахнувший неистребимой книжной пылью, с неудобным и жестким диваном, казался Юле с Петей раем.

– Наш первый дом, – шептала она.

Однажды спросила:

– Петь, а когда мы пойдем в загс? Я же теперь твоя жена? Нет, ты не подумай! – заторопилась она. – Мне не нужны все эти загсы и штампы! А вот мама… Она ни за что не согласится, понимаешь? Мама человек старой закалки, и для нее это будет ударом.

– Юленция! – перебил ее Петя нарочито строгим голосом. – Если поступишь, поведу тебя в загс. И даже куплю белое платье. И фату, непременно фату, до пола, хочешь? И ресторацию закажем, не сомневайся. С белыми скатертями и хрусталем и с трехметровым осетром, страшным, как Баба-яга. И с тортом с разноцветными розами. И машину с пупсом закажем, голым и розовым. Пусть загорает на капоте. А капот с разноцветными лентами – все как у людей. Да, и кольцо. Толстенное, жирное такое, купеческое обручальное кольцо! Чтобы все видели: ты женщина замужняя.

Юлька откинулась на подушку и обиженно проворчала:

– Перебьюсь без фаты и даже без белого платья. И без ресторана твоего с осетром – Бабой-ягой. И уж точно без пупса – я что, мещанка? А про кольцо – сам такое носи, а мне достаточно самого тоненького. Не беспокойся, в большие траты тебя не введу. Да и вообще… Что за шантаж? Поступлю – не поступлю? Ты что, спятил?

– Юлька, – перебил он ее. – Это не шантаж. Это стимул. Хочешь замуж – вперед! – рассмеялся он. – Только, – голос его погрустнел, – если по правде – не представляю… – Он замолчал.

Она почувствовала, как ее сердце рухнуло куда-то вниз, бухнуло и остановилось.

– Что ты не представляешь, Петя? – еле проговорила, прошептала мертвыми от страха губами.

– Да все. Где будем жить и на что? Нет, я, конечно же, заработаю, не о чем говорить. Вагоны пойду разгружать. Мыть метро по ночам – кстати, хорошие деньги! Я не про это, за это я не волнуюсь. Я про… жилплощадь. Про комнату, Юль. У нас со свободными просто беда. Семейных свободных уже не осталось, все, черти, переженились, как с цепи сорвались. Да и отдельные дают только с ребенком. Ну или беременным. Общага старая, места мало. Обещают построить новый корпус, но, видимо, для наших внуков, мы с тобой не дождемся. На съемную денег не хватит, не потянем. Еще и продукты, тряпки там всякие… тебе. Парикмахерская. Сложно представить, во что это выльется. А я, Юленция, не хочу, чтобы ты себе в чем-то отказывала. В общем, двум студентам, Юлька, будет тяжело. А ты мамина дочка, ты к этому не привыкла, будешь страдать! Как у тебя сейчас – приходишь в свою квартиру, мама подает и первое и второе. А еще стирает, гладит, приносит продукты и отдает вещи в прачечную. Все правильно, Юль? Я просто боюсь испортить, усложнить твою юную и беззаботную жизнь. А если ребенок? Ты об этом подумала? А тебе надо учиться, окончить институт. Правда, сначала надо туда поступить. – Он улыбнулся.

– Дурак ты, – прошептала Юля. – Какой же ты, Петька, дурак! «Испортить, усложнить»! Какое «испортить», если мне без тебя… Вообще жизни нет? Я всю неделю, всю – понимаешь? – не живу, а страдаю! – Она горько расплакалась. – Только и думаю о выходных. А ты: свадьба, пупс какой-то дурацкий, торт с розами! Думаешь, меня пугает общага? Думаешь, меня вообще что-то пугает? Да и зачем нам общага? У меня, между прочим, есть комната! Моя собственная комната! Где мы и будем с тобой, Петя, жить.

Я так решила. Да и вообще – не о чем говорить. Радуйся, что твоя невеста – москвичка! Вот ведь свезло! Петр хмурился и молчал. Сердце снова противно заныло.

– Ты так решила? – уточнил он. – Ну что сказать, молодец. – В голосе его звучали сарказм и обида. – А мое мнение тебя не интересует? Нет, Юль, так, прости, не пойдет. Такие вопросы решает мужчина, пусть даже обсудив со своей женщиной. И к тебе, к москвичке, я не пойду примаком. Да и с какой такой стати твоя мать должна жить с чужим мужиком в квартире тридцать восемь метров? Привыкать к его привычкам, обслуживать его, стесняться выйти в затрапезе? Ты об этом подумала? Мы имеем право осложнять ее жизнь?