pontifïci aliisve praelatis»{122}. «Если следует повиноваться человеку, ему должно повиноваться ради Бога, а не ради человека, и, таким образом, должно повиноваться одному Богу. А если человек повинуется человеку в том, в чем не следует повиноваться, он грешит, так как не повинуется в этом Богу». Вальденсы приближаются к отрицанию всякого подчинения церкви. К таким утверждениям вальденсы были приведены непримиримостью своего идеала с требованиями церкви, необходимостью отстаивать то, что они считали своим правом, и диалектикой своих противников. Положение дел, созданное отлучением, должно было привести к этому леонистов помимо их собственного желания, как бы ни цеплялись они за церковь и правоверие, как бы ни мало поддавались естественному раздражению и радикализму, возрастающему от преследований и необходимости постоянно прибегать к единственному их верному защитнику Евангелию. Лионские бедняки отступали медленно, шаг за шагом. Не всегда отрицание прелатов выражается столь категорически, как в вышеприведенных текстах: иногда делается исключение в пользу «хороших» с точки зрения евангельских требований клириков. «Может быть, некоторые еретики скажут, что следует повиноваться хорошим прелатам, которые являются викариями апостолов жизнью и служением; а не тем, которые не ведут апостольской жизни и не исполняют апостольского служения, ибо это торгаши, а не пастыри». Но из подобных смягченных положений вытекает, что объективному отделению от церкви начинает сопутствовать субъективное: из гонимых вальденсы превращаются в нападающих, прежнее пассивное сопротивление сменяется активной борьбой. Католические писатели обвиняют лионских бедняков в гордыне. Они называют гордыней возрастающее самосознание еретиков, сознающих, что они живут по Евангелию, ничем не отличаясь от апостолов. А когда приходится для отстаивания своих прав указывать на свою жизнь и ею оправдывать свои действия, естественно сопоставление себя с клириками, погрязшими в мирских делах. Если апостолы имеют право быть служителями евангельского слова и Христа, значит, тот, кто живет вопреки Евангелию, этим правом не обладает. Так открывается путь к критике прелатов, и чем дальше идти по нему, чем больше отымать праву клира, тем настоятельнее потребность поставить кого-нибудь на их место; исходное положение всей критики — апостольский критерий — уже подсказывает кого. Так углубление в Священное Писание и вызванная отчасти им, отчасти другими причинами полемика с клиром сплетаются друг с другом и, поддерживая и развивая друг друга, творят вальденскую доктрину.

Вальденсы призывали мирян к покаянию, наставляли их и в христианской, хотя и не апостольской жизни. Это создавало между ними и их credentes связь, подобную связи духовного отца со своими духовными детьми и укрепленную разрывом с церковью. С другой стороны, положение credentes исключало возможность исповеди у католических священников, а критическое отношение к клиру приводило к отрицанию за них власти вязать и разрешать. Эта власть «дана только хранящим учение и жизнь апостолов». «Нет необходимости человеку исповедовать свои грехи священнику, когда перед ним мирянин, коему он может исповедовать их». Ведь и в самом таинстве грех отпускается Богом, когда он видит угрызения совести грешника, выражающиеся в желании исповедать свои грехи. Что же остается священнику? Нечего и говорить о бесполезности всякого рода общих (массовых) отпущений грехов.

Приведенные тексты нуждаются в некотором согласовании друг с другом. Один из них ставит власть вязать и разрешать в зависимость от апостольскаго образа жизни; второй отрицает всякое значение участвующего в совершении таинства исповеди священника; третий как будто допускает исповедь простому мирянину. Возможно, что у вальденсов на грани XII–XIII вв. не было однообразной теории исповеди, но мне кажется естественнее другое объяснение. Утверждение, что действенность таинства зависит от Бога, не уничтожает признания необходимости неизбежного для сохранения его формы участия в нем пресвитера. Ведь точно так же позднее признание зависимости действенности евхаристии только от Бога не привело к устранению от участия в ее совершении пресвитера, напротив, оно подчеркивалось для оправдания принятия причастия от грешных клириков. Аналогичное явление перед нами и здесь, только на этот раз теория (по существу та же) выдвигается не в пользу клирика, а в пользу совершающего таинство исповеди вальденса, который для церкви равнозначен простому мирянину. Для Алана Лилльского вальденс-перфект был таким же laycus, как и всякий другой, и сказать, что следует исповедоваться перфекту, было все равно что посоветовать исповедь у любого мирянина. Ведь в его глазах апостольство было пустой и к тому же лицемерной претензией еретиков, никаких сакраментальных преимуществ им не дававшей. Поэтому он мог, особенно для более яркого выражения своей мысли, вместо waldensis сказать laycus. Но сами вальденсы это различали. — «Illis solis potestas ligandi et solvendi data est, qui doctrinam simul et vitam apostolorum servant»{123}. Если даже отнести эту фразу к римским священникам, т. е. прочесть ее так: Illis solis sacerdotibus{124} и т. д., ее значение для понимания воззрений вальденсов не изменится. Раз они требовали апостольской жизни от исповедующего клирика, они тем более должны были требовать ее от совершающего таинство исповеди «мирянина». Высказывая это положение, они переносили центр тяжести на моральную ценность совершающего таинство (т. е. прибегали к аргументу, противоположному вышеразобранному разъединению таинства от совершающего его), и тем самым подставляли на место клира себя самих: «Meritum dat potestatem, non officium»{125}. Этой мыслью оправдывалось заменившее прежний призыв к покаянию совершение исповеди в традиционных формах римской церкви членами братства.

Первый шаг сделан. С той же самой точки зрения вальденсы начинают подходить и к другим функциям духовенства. «Вышеназванные еретики говорят, что для евхаристии или благословения, связывания и разрешения заслуги имеют больше значения, чем сан или служение. Почему сами они, хотя и не имеют поставления, осмеливаются благословлять, как священники, воображая, что они праведны и обладают заслугами апостолов. Они говорят, что могут освящать тело Господне, связывать и разрешать». Лет пятнадцать спустя после смерти Алана в среде французских вальденсов существуют три учения об евхаристии, стремящиеся оправдать принятие тела Христова из рук грешного клирика. Мы не знаем, не существует ли еще и других. В XIV веке французские «верующие» принимают причастие от католических священников. С другой стороны, нам известно об итальянских вальденсах, что в 1210 г. они и их «верующие» отвергают евхаристию, совершаемую клиром. Отсюда выводят, что Алан «очевидно внес черты ломбардской ветви» в свою характеристику французских вальденсов и что к его показаниям надо относиться с чрезвычайною осторожностью. Я не знаю, откуда Алан мог узнать о верованиях ломбардской группы в конце XII века. Если он ознакомился с ними во Франции, значит, они там были, или воспринятые французской группой, или распространяемые захожими ломбардцами. Но ведь эти ломбардцы были теми же самыми вальденсами, еще не отделившимися от