– Мы глубоко? – спросил он, позабыв на мгновение о страхе захлебнуться. Голос звучал глуше, чем на земле, и шёл словно бы со всех сторон одновременно.

– Не очень, – ответила Бридин, не оборачиваясь. – Не бойся, плыть тут недалеко.

– Я боюсь не этого, – ответил Киллиан и добавил, как учила Уэни: – Просто он может услышать…

– Там, где мы будем, нас никто не потревожит, – уверенно сказала Бридин.

Она тянула его глубже и глубже, пока не исчез всякий свет. Вскоре Киллиан почувствовал, как тело становится странно лёгким. Разная мелочёвка в карманах – монетки, увеличительное стекло, носовой платок и найденная на дороге пуговица – вдруг зашевелилась стаей мальков и попыталась удрать в море. Задёргались и шнурки на ботинках, как живые. Сначала это показалось забавным, но когда один сапог уплыл куда-то по своим делам, то сразу стало не до смеха.

«А если волшебная жемчужина тоже потеряется?» – подумал Киллиан и прикинул, куда бы понадёжнее её перепрятать, но так и не нашел. Потом ему вспомнилось, как волосок из шкуры келпи, положенный под язык или за щёку, помогал пить, не пьянея…

«Почему нет? Не самая плохая идея. Главное – не чихать», – развеселился Киллиан снова – и быстро сунул жемчужину в рот, пока мерроу не заметила. Против всех законов природы на вкус жемчужинка оказалась похожа на лакричный леденец.

Вскоре вдалеке показался голубоватый свет. Постепенно он становился ближе, пока не превратился в россыпь ярко сияющих камней, обрамляющих проём в скале. Бридин направилась прямо туда, в сверкающее кольцо, оказавшееся входом в подводную пещеру.

Внутри оказалось довольно светло. Те же сияющие камни, но уже не только голубые, но и жёлтые, белые, красные, складывались в занятную мозаику на потолке, которая изображала то ли расплющенных рыб, то ли живописные кляксы. Мерроу наконец отпустила руку Киллиана и позволила ему плыть самому. Получалось это не слишком хорошо – что-то всё время тянуло его вверх, буквально прибивая к потолку пещеры.

Вскоре длинный извилистый коридор вывел в грот – просторный, светлый. Белых и голубых камней здесь было куда больше, и поэтому даже вода казалась прохладнее. Дно плотно устилали чёрные мохнатые водоросли вперемешку с диковинными красными и розовыми шипастыми шарами.

А ровно посредине стоял огромный сундук из прозрачно-белого камня. На него-то Бридин и примостилась.

– Что ж, теперь говори, – приказала она. – Здесь нас никто не услышит.

Киллиан, неловко взмахнув руками, подплыл к ней поближе и, тщательно отмеряя дозу сомнения и неуверенности в голосе, произнёс:

– Точно не услышит? Обычный грот вроде бы…

– Обычный? – Бридин надулась. – Чтоб ты знал, я тридцать лет собирала светец-камни, а где светец-камень есть – там чужие чары развеиваются. Чтоб нас подслушать, твоему колдуну бы пришлось лично сюда приплыть. Так что говори, не бойся.

Она протянула руку и помогла Киллиану усесться рядышком, на крышку сундука. На ощупь полупрозрачный камень оказался тёплым, мягким и слегка шершавым, точно кожа.

– …Айвор хочет обмануть вас.

– Я так и знала! – взвилась Бридин, и лицо её перекосилось от ярости пополам с досадою. – Вот негодяй, прохвост, плут вилявый! Я, как этого пройдоху лукавого увидела, сразу поняла, что добра не жди!.. Гм. А ты-то что меня предупреждать полез?

И Киллиан понял, что вот он – тот самый трудный момент, о котором предупреждала Уэни. Хоть ответ и был заранее приготовлен, но сейчас казалось, что он прозвучит надуманно, неловко, фальшиво…

– Я… – Киллиан запнулся. В голове крутились наставления Айвора, наспех заученные фразы, аргументы и заверения, но с языка ни одно слово не шло. – Я… то есть вы… вы… – Он почувствовал, что щёки и скулы у него заливает краска – сущее проклятие всех светлокожих людей, неудобное наследство от изнеженной бабки-англичанки. Бридин заинтересовано привстала и придвинулась, налегая грудью на его плечо. Собственный пиджак показался ему вдруг ужасно тонким, не плотнее шёлкового платка. – Вы… вы такая нео… необыкновенная, Бридин! – ляпнул Киллиан, в последний момент успев проглотить позорное «неодетая».

Мерроу вздрогнула – и улыбнулась неожиданно робко, заливаясь нежным румянцем.

– Я?

– Вы! – горячо заверил ее Киллиан, которому отступать было уже некуда. – Когда вы появились на пороге, я просто дар речи потерял! И вы ведь спасли мне жизнь! А Айвор так грубо с вами разговаривал, он совсем не джентльмен! Знаете, Бридин, я сейчас не могу толком слова подобрать. Всё кажется мне неуместным, но вы… вы! Мне трудно сохранять спокойствие рядом с вами! – выпалил он и подумал, что всё это – чистая правда, как ни крути, и в том-то и самый смех.

Бридин, кажется, совсем растерялась. Но потом возраст и природная хитрость мерроу всё же взяли своё, и она, одёрнув рубаху пониже, произнесла – не слишком, правда, уверенно:

– Что ж… Это меняет всё. Знаешь, милый, я не очень-то люблю людей, но совсем другое дело – когда люди любят меня. Не могу же я теперь тебя просто утопить? Это будет непорядочно.

Киллиан едва не поперхнулся жемчужиной.

«Вообще-то это будет просто трагедия. Для меня».

– А я не могу допустить, чтобы Айвор обманул вас… тебя, – сказал он так проникновенно, как только мог, и придвинулся к Бридин поближе. Ему уже стало ясно, как поместить волшебную жемчужину мерроу под язык, а заодно и хоть на один вечер утереть нос компаньону с его амурными историями. – Ты ведь – словно богиня, Бридин, милая Бридин! Твоя красота, и нежность, и тайна… И ты так любишь свою сестру, заботишься о ней! Я не видел девушки прекраснее и добродетельнее тебя, и не могу думать ни о ком, кроме тебя, и…

Пока он сбивчиво говорил, вспоминая, что за чушь несёт Айвор, обхаживая легковерных красоток, Бридин медленно склонялась к его лицу. Ресницы её трепетали, словно крылышки мотыльков, а губы были слегка приоткрыты, подобно бутону розы – любой столичный поэт удавился бы на струне от собственной лиры, если б увидел. А когда прозвучали последние слова, мерроу закрыла глаза и слегка откинула голову.

Тут уж бы и полный дурак, никогда в жизни не видевший юных прелестниц, сообразил бы, что делать, а Киллиан таким дураком не был.

«И не смог бы стать, если б даже и захотел, с таким-то хвастливым компаньоном и его бесконечными историями», – мрачно подумал он, перекатил жемчужинку на языке – и, зажмурившись на всякий случай, приник к губам Бридин.

…Ощущение у него было, словно он целуется с огромной живой селёдкой, которая к тому же всё время пытается его съесть. Правда, язычок у Бридин оказался гибкий и умелый, а губы – мягкие и тёплые, но от неё так несло сырой рыбой, что всё удовольствие пропадало напрочь. Да к тому же она постоянно прихватывала его кожу зубами, и весьма чувствительно, однажды даже прокусив губу до крови. И когда Киллиан осторожно проталкивал языком жемчужину в чужой рот, не забывая с должным пылом стискивать плечи Бридин и оглаживать тонкую талию, то в голове постоянно вертелось: