— Я люблю тебя, Нинча!

— Я счастлива, Лёнечка! Я тоже тебя люблю!

И какая нежная хрупкость в словах: «О, Париж! Мир паутинок, антенн и оголенных проволочек… Как ты дрожишь, Париж… Как тикаешь мотором гоночным, о, сердце, под лиловой пленочкой…» И сердце полушепотом: «Спаси и сохрани нас, Господи!..» Спектакль «Мастер и Маргарита» превращался в историю нашей жизни. Даже не могу сказать, я — играла, я — жила. Я любила, я ждала чуда, я рыдала, я ненавидела, я готова была на все, чтобы соединиться с Лёней, моим возлюбленным Мастером. И удивительно, как точно характер Маргариты совпадал с моим тогдашним. Ее страдания были моими страданиями, и я верила! («Я верую! Что-то произойдет! Не может не произойти, потому что за что же в самом деле мне послана пожизненная мука?., я лгала и обманывала, и жила тайной жизнью, сокрытой от людей, но все же нельзя за это наказывать так жестоко. Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно».)

Похожие слова почти каждый день я обращала к Богу. Я верила, что мы наконец-то когда-нибудь с Лёней будем вместе, а когда я видела больного Лёню-Мастера после сцены «бала» (тогда я, может быть, не совсем это осознавала), мне было страшно за его жизнь, и я — Маргарита — верила, что упрошу спасти моего возлюбленного… нас…

И на каждый спектакль я бежала отдать накопившееся за время разлуки. Пожалуй, только в этом спектакле я до конца выразила свои чувства, была сама собой — настоящей.

В 1988 году мы с Лёней получаем от наших друзей Горбуновых приглашение приехать к ним в гости в Берн, где они временно жили и работали. Володя, будучи главным инженером, руководил строительством жилого дома на территории посольства с 1986 года по 1992 год. Не раздумывая долго, найдя недельное окошко в репертуаре театра, собрались в одно мгновение и очень скоро вступили на швейцарскую землю. Мы в аэропорту Навстречу бежит Танёчек с букетом. Какое счастье! Она — маленькая, улыбка до ушей, запыхалась… Здравствуйте, дорогие! А вот и мы! А вот и Володя… объятия, поцелуй… садимся в машину, едем к ним домой. Угадали, как мы отметили эту встречу? Правильно. «А поутру они проснулись», — так рассказала одна из фотографий на следующий день.

В день приезда познакомились с нашим послом в Швейцарии Зоей Григорьевной Новожиловой. Высокая, красивая, с иссине-черными волосами, туго уложенными на затылке в пучок, она встретила нас с замечательной улыбкой, приглашающей на доверительные, дружеские общения, чем мы с Лёней с радостью воспользовались.

Всю неделю с утра до вечера мы с нашими друзьями знакомились с этой восхитительной страной.

Ах, Швейцария! Где мы только с Лёней не побывали — Берн, Монтре, Муртон, Тун, Интерлакен, Адельбоден, Люцерн, Андермат, Вевей…

Я даже побывала в гостях у барона Фальц-Фейна Эдуарда Александровича в его маленьком, но в таком милом государстве Лихтенштейн, — к сожалению, без Лёни, у которого, по-моему, в то время была запланирована встреча в посольстве. Меня же на встречу с бароном взяли с собой советник-посланник Ефимов Владимир Георгиевич и его жена Римма Викторовна.

Машина довольно быстро довезла нас до Лихтенштейна. «А где граница?» — спрашиваю. «Она осталась позади, — отвечают мне, — мы только что ее проехали». А я и не заметила, ее просто нет, — как-то несерьезно. Подъезжаем к дому, где нас встречает хозяин. Уже в очень солидном возрасте, но какой молодой: высокий, стройный, загорелый, и ему очень идут шорты. После положенных слов приветствия нас приглашают в дом.

Мы с Риммой шарим глазами по стенам, увешанным уникальными картинами русских художников, две из которых при прощании барон подарит нашему посольству, портретами отца, матери, ближайших родственников. Потом Эдуард Александрович с удовольствием и подробно расскажет о них, о своих корнях, завораживая нас прекрасной русской речью. Мы ходим как по музею, впитывая и запоминая свои ощущения о той дореволюционной России, которую так бережно хранит этот гостеприимный дом.

«Много из того, что вы видите, я был бы счастлив отдать в дар России, если бы был уверен в их сохранности. Неоднократно велись переговоры на эту тему, но у них нет для этого отдельного помещения… значит, не нужно», — сокрушался барон.

Конечно же, на память сделали несколько снимков. Обогатив себя духовно, начинаем прощаться. Хозяин выходит на улицу проводить нас. Мы садимся в машину. Отъезжая, оборачиваемся, смотрим на удаляющийся кусочек России в маленьком государстве Лихтенштейн.

Лёня часто любил передо мной похвастаться, перечисляя страны, где он побывал, а их было действительно очень много. Теперь я могла козырнуть: «Зато я была в Лихтенштейне, а ты — нет».

Путешествуя по городам, Лёня с Володей поочередно все снимали на камеру. Лёня впервые познакомился с работой оператора — это ему очень пригодится в свое время, когда он начнет снимать свой первый фильм «Сукины дети». А сейчас у него в руках камера, он немного воображает, напуская на себя солидность опытного оператора.

В эту поездку мы с Лёней решили разыскать могилу Чарли Чаплина на Вевейском кладбище. Поехали вчетвером. Володя — за рулем. Рядом Лёня с кинокамерой снимает пробегающие мимо нас опрятные швейцарские деревни, сменявшиеся по обе стороны дороги дивными пейзажами. Какая красота! Даже наши голоса обрели мягкие обертоны. Разговаривали вполголоса.

Ну вот и Вевей. И странно: никто из горожан не знает, где похоронен Чаплин. Останавливаемся часто. Татьяна, профессионально владеющая французским, поговорив с очередным прохожим, разводит руками: не знает. Мы, сидя в машине, наблюдаем сцену, — опять не повезло. Понять невозможно: кажется, и городок-то известен только потому, что там похоронен Великий Артист. Продолжаем поиск. Объехали, кажется, все возможные дороги и — спасибо единственному вевейцу, объяснившему нам наконец, как добраться до кладбища.

Вевей — городок маленький. Кладбище, до которого мы все-таки добрались, небольшое, тихое, и только хрустальными колокольчиками перекликивались друг с другом веселые птички, создавая уют этому благословенному месту. Находим могилу, замираем в священном почтении. Территория захоронения небольшая, со скамеечкой слева от надгробия. Сидим молча, каждый думая о чем-то своем и, конечно, о Вечности, о Боге и о нашей земной суете. Медленно идем на выход. Какая тишина!.. И она какая-то особенная, нарушать которую не хотелось.

Была еще одна встреча с Чарли Чаплином в швейцарском городке Монтре. На набережной Женевского озера стоит с человеческий рост статуя: котелок, усики, трость. Без обозначения, кто это, написаны слова: «Величайшему гению человечества, который принес столько радости миру». И все! и не надо никаких больше объяснений. Уже потом, давая очередное интервью, Лёня будет вспоминать этот памятник и эту надпись, отвечая на вопрос, что есть настоящая слава артиста. «Когда наши знаменитости, которых знают только в собственном подъезде, когда вот эти четырнадцати-, пятнадцатилетние дети говорят о своей славе, — думаешь, ну, ладно, может, они еще молоденькие, может, когда-нибудь поймут… Хотя, я думаю, при том интеллектуальном уровне, на котором находятся многие из них, и судя по тому, что они поют, какие слова они выговаривают, совершенно не по-русски зарифмованные, да еще то, что они говорят в своих интервью, — это достаточный показатель их уровня…