Вопрос не в том, подумал я, сможет ли Виктор Ноевич отсюда вразумить род людской. Вопрос в том, сколько ему тут осталось.

Давай прикинем логически. В багажник меня сунули не случайно. Стало быть, у Сусанны с нибелунгом есть насчет меня план. До того, как провалиться в темноту, я успел понять, что они планируют устроить мне несчастный случай. Но что они удумали конкретно? Едва ли они решили уморить меня тут же, на месте: труп в багажнике – это не похоже на случайную жертву фатума. Это даже на нормальное самоубийство не тянет. Самый тупой из ментов легко сообразит, что Виктору Ноевичу Морозову незачем сводить счеты с жизнью таким странным способом – залезать в чужой багажник, захлопываться и умирать от голода…

Я бы, кстати, сейчас поел. Хотя бы пельменей со сметаной, а еще лучше – тарелочку грибного супца… Хорошо, я согласен на домашний борщ. Я готов на харчо из общепита. На бульон из кубиков. На любое съедобное по разумной цене. На любую съедобную гадость. Что я больше всего ненавижу? Из еды – биг-маки, а так – сканворды и балет. Обещаю и клянусь: если выйду живым из этой переделки, сделаю фатуму подарок. Принесу ему искупительную жертву. Совершу подряд три нелюбимых дела – съем подметку-котлетку из «Макдональдса», схожу на какой-нибудь балет и разгадаю сканворд. Только бы спастись! Виктор Ноевич Морозов много уже сделал в этой жизни, но далеко не все. Я еще не готов стать персонажем криминальной хроники. «Трагический случай на сорок девятом году жизни и на тринадцатом километре от кольцевой…» Нет, не хочу.

Интересно, что они насчет меня задумали? Если сделать еще одно усилие и передвинуть ухо к полоске света… если представить, что они где-то рядом с машиной или хотя бы неподалеку… Нет, ничего не слышно. Вода, кажется, где-то капает. Кап-кап-кап… Или это кто-то издали идет – топ-топ-топ? Или мне все это мерещится? Нет, как будто далеко, на пределе слышимости какое-то движение есть… Точно: дверь хлопнула. Это действительно шаги! Замри, Виктор Ноевич, закрой глаза, притворись дохлым кузнечиком. Если они сейчас откроют багажник, лучше не подавать признаков жизни. Чтобы не провоцировать у них желание ее отнять… Вот они, встали возле багажника. Открывают? Не открывают? Тьфу ты, как сердце бьется. Похоже, аритмия. Будет совсем глупо просить у них смерить мне давление…

Кррак! Открыли. Волна свежего воздуха. Не ше-ве-лить-ся, Виктор Ноевич. Ты полутруп. Лежишь в глубокой отключке.

– Слушай, он тут у нас не подох? – Озабоченный голос Сусанны.

– Вроде нет. – В меня ткнули жестким пальцем. Это Сергиенко. – Просто капитально вырубился. Но так он теплый, дышит…

А вы мечтали найти меня холодным и бездыханным? Перетопчетесь.

Бамм! Удар – и за прикрытыми веками опять темнота. Значит, крышку над головой снова закрыли, можно расслабиться. Насколько это осуществимо, когда тебя заперли в багажнике. Все-таки это очень похоже на могилу, только механическую – в духе века. Ты не отстаешь от времени, Виктор Ноевич, тебя прямо тащат в светлое будущее. Чтобы там, в этом будущем, прибить.

– А ты все внимательно осмотрел? – Снова голос злодейки Сусанны, только уже приглушенный крышкой.

– Вроде все. – Голос такого же приглушенного нибелунга. – За КПП несколько машин стоят, но ни к одной его ключ не подходит.

Про себя я удивился: ключ? машина? Нет у меня машины! Не считая той, где я заперт. Но эта – не у меня, наоборот, я – у нее.

– Значит, плохо искал. – Опять Сусанна. – Пойми, любимый, чучело мое норвежское: если тело найдут отдельно от его машины, ни один придурок не поверит в несчастный случай.

– А может, он сюда на попутной приехал? – Это снова Сергиенко. Тон неуверенный: нибелунг сомневается.

– Скажи еще – пешком пришел! – Сусанна, похоже, на него рассердилась. – У него в кармане бизнес-план на миллион баксов. Думаешь, такие голосуют на дорогах? Давай-ка возьми собаку и проверьте с ней рощицу в ста метрах от КПП. Он мог спрятать машину там… Мажор, сюда!

– Р-р-р! Гав! – Вот уже пес с двойным именем здесь. Мажор-и-еще-как-то. Вся компания в сборе.

– Нюхай его ботинок, нюхай! – Голос Сусанны. – И ключи его нюхай! И бумажки эти нюхай! Да не грызи, а нюхай, тебе говорят, скотина! Сергиенко, отними у него бумажки и ботинок! Я сказала, возьми у него из пасти эти бумажные клочки и подошву тоже забери… В конце концов, чья эта собака Баскервилей – моя или твоя? Отдай ему, Бергель… Бергер… ну как его там? Сергиенко, чучело, я опять забыла, как звали твоего Мажора!..

– Р-р-р! Гав! Гав!..

Слушая эту идиотскую перепалку, я, Виктор Ноевич Морозов, испытал такое облегчение, какого не чувствовал давно. Меня запихнули в багажник, сгубили левый ботинок и сгрызли драгоценный бизнес-план. А я лежу, свернутый, словно канцелярская скрепка, и тихо радуюсь. Я счастлив. Как же прекрасно, как же замечательно, черт побери, что я такой Плюшкин. Что не снимаю с брелока все памятные и бессмысленные ключи – от дачи, сгоревшей еще до перестройки… от кабинета главного редактора, где давно сменили замок, и редактора, кстати, тоже… от самой первой нашей редакционной «Волги», которая уже лет пять гниет где-то на свалке металлолома… Ищи, песик, ищи ветра в поле. Я получил отсрочку смертного приговора. Нондум адрессе фаталем хорам. Мой час еще не пробил…

– Но если машины не найдем, сделаем по-моему, – услышал я голос нибелунга. – По-простому. Дадим ему для верности по башке и кинем под первый попавшийся трейлер. Вроде как неправильный переход шоссе.

– Как скажешь, любимый, – нервно ответил ему голос Сусанны. – Тебе виднее. Только, умоляю, не рядом с домом. Мало нам чердака, что ли? Ты же знал, чучело, как я не люблю мыть полы!

Вы часом не слыхали о ракетных войсках ООН стратегического назначения? Нет? А о военно-морских силах ООН? Тоже нет? Ну а про танковые дивизии ООН вы, разумеется, знаете? Что, неужели снова нет?.. Ладно-ладно, шучу. Ничего подобного быть не может в принципе. Мы были изначально задуманы в виде кукольной армии с пищалками и трещотками вместо истребителей и эсминцев. Нас родили в тот исторический миг, когда Восток уже начинал пугать себя «Джойнтом», а Запад еще не забыл кошмара Коминтерна. Оба лагеря одинаково опасались, что под международным флагом к ним через кордоны проползет соглядатай или вооруженный диверсант. По статусу ООН, правда, считалась сторожевой собакой наций, но ей – страха ради и с общего согласия – выбили зубки вскоре после рождения, а конуру сделали до того тесной, что щеночек не мог в ней лишний раз пошевелиться.

Оттого мы и выросли такими. С гордым статусом, беззубой пастью и тонкими скрюченными лапками-проволочками. Не стоит заблуждаться: никогда генсеки ООН не были воспитателями всемирного детсада или всемирными приставами. Мы даже меньше, чем всемирные посредники… Всемирное бюро добрых услуг – вот мы кто! Честное слово, в нашем Уставе, в той его части, где определены полномочия генсека, формулировка «добрые услуги» записана официально. Другими словами, ООН – организация санта-клаусов. Мы вытираем носики, дарим подарки, увещеваем пап-мам, чтобы те не дрались. Но совершить нечто серьезное нам не дано. Наши «голубые каски» на своих БМП не погасили еще ни одного костра – разве что несколько очагов помельче загнали внутрь. И даже таким зубрам, как Хавьеру Пересу Де Куэльяру, Кофи Аннану или Гектору Ангелопулосу, еще ни разу не довелось выручить из беды руководителя великой мировой державы. Мыслимо ли, что это удастся не генсеку, а всего лишь и. о. Козицкому – чья фамилия вообще происходит от слова «коза»? Мания величия, да и только.