двусмысленную цитату из самодержца: «Вы пожелали, чтобы „все, что касается материальных и местных интересов, играло в моих исследованиях лишь второстепенную роль“». Эти «материальные и местные интересы» следует понимать не только как практические стороны поездки, но скорее как общественно-политические проблемы, то есть именно то, о чем Гумбольдт должен был молчать.

Итак, с самого начала в текст проникает двусмысленность. Поэтому, если читать этот вроде бы аполитичный труд Гумбольдта, обращая внимание на тонкие намеки, можно увидеть, о чем нельзя (или нецелесообразно) было сказать напрямую. На первой странице «Введения» говорится, например, о «подъеме масс» (soulèvement des masses). На поверхности речь идет о горном хребте. Однако после притворного поклона, отвешенного автором властелину России, это словосочетание указывает на возможность (и необходимость) восстания, тем более что оно непосредственно связано с «состоянием человеческих обществ». Гумбольдт делает из геологического факта политическую метафору.

Помимо этого, Гумбольдт обходит и преодолевает запрет говорить об «общественных институтах» и другими путями. Ибо в «Центральной Азии» Гумбольдт представляет важные результаты своих исследований, которые косвенно являются и политическими. Он путешествует и описывает подчиненные Россией земли «Востока», но при этом критически переоценивает европейский «ориентализм» и в достаточной мере предоставляет голосам Азии высказаться самим за себя. Туземные мифы он понимает как «дикое знание», как самостоятельную форму познания природы. Он не экзотизирует Инаковое, но констатирует, что Москва на самом деле «как Шпандау» (неприметное местечко под Берлином, ныне входит в черту города). А на широких просторах Азии та же растительность, что и в обычном городском парке: «Вся Сибирь – продолжение нашего Хазенхайде»222.

Имея в «Центральной Азии» дело со сферами притяжения трех империализмов – не только русского (с запада), но и английского (с юга) и китайского (с востока), – Гумбольдт развивает диалектику колониализма: он признает, что завоевание и освоение способствуют исследованиям – и наоборот. Царским военным требовались географические карты и страноведение, знание языков и культур, информация о водоемах, горах и полезных ископаемых. Знание, понимает Гумбольдт, – это оборотная сторона власти, а он сам, ученый, сотрудничает с империей.

Но, осматривая рудники и металлоплавильные заводы в Сибири, Гумбольдт мог также видеть, как социальные условия тормозили экономическое развитие. Там царили феодальные условия при недостатке свободных и хорошо образованных специалистов. Одна из возможностей политической критики заключалась для Гумбольдта в том, чтобы высказывать ее в сочетании с рационализаторскими предложениями, которых от него ждали: так, он предложил на первый взгляд сугубо технические мероприятия по повышению производительности предприятий, в числе которых упомянул и переход от крепостного права к наемному труду. По тексту разбросаны намеки касательно российской «политической экономии», с критикой казенного владения и крепостного права, отношений собственности и условий производства. «Центральная Азия» вышла в Париже в те же годы, когда Карл Маркс изучал политическую экономию, за пять лет до «Коммунистического манифеста».

Своему покровителю Канкрину Гумбольдт пообещал (10 января 1829 г.), что будет обращать внимание «больше на вещи», чем «на людей». Но и решение ограничиться «неживой природой» может иметь непредвиденные последствия. В лесах Урала сформировалось открытие, имевшее далекоидущие перспективы. Осматривая рудники, прусский эксперт обнаружил, что характер и масштабы выработки энергии оказывали критическое воздействие на природу. Недостаточная эффективность российских предприятий, принадлежавших казне и использовавших труд крепостных, требовала неоправданно высокого потребления дров и, соответственно, рубки леса на обширных площадях: такое «обезлесение» (Entwaldung) Гумбольдт наблюдал еще в тропиках. Он знал, что леса и покрытые растительностью площади в целом являются «одним из наиболее интересных и наименее учитываемых» факторов, влияющих на климат страны. Исходя из этих наблюдений, Гумбольдт очерчивает ни много ни мало теорию антропогенного изменения климата: следует констатировать перемены, «которые человек производит на поверхности континентов, вырубая леса, изменяя распределение воды и производя в промышленных центрах выбросы в атмосферу большого количества паров и выхлопных газов». «Произошли довольно значительные изменения в составе земной оболочки» (атмосферы), резюмировал он, причем «вследствие прогресса человеческих обществ, когда они стали очень многочисленными и динамичными». При этом Гумбольдт подчеркивал: «Эти изменения, несомненно, важнее, чем принято считать». Именно занятия природой привели Гумбольдта к человеку, он осознал «социально-экологические» связи задолго до появления такого понятия. Ущерб окружающей среде в России был не в последнюю очередь результатом неправильной экономической модели при несправедливом общественном порядке. Экология изменения климата Гумбольдта была частью его критики политической экономии Российской империи.

МНОГОГОЛОСИЕ

В «Центральной Азии» Гумбольдт не стал рассказывать о своем путешествии, – точнее, не стал рассказывать в привычной форме. В центре должен был находиться не наблюдатель, а его наблюдения. Нет начальной и конечной точки, нет отъезда и возвращения, пути и путешествующих. Путешествующий растворяется в пройденной реальности. И тем не менее опыт экспедиции просвечивает в форме впечатлений, эпизодов, осколков пережитого. Александр фон Гумбольдт в определенной степени раздробил свой нарратив и рассыпал его по тексту в тысячах фрагментов.

Мы можем, однако, реконструировать хронологию экспедиции по другим свидетельствам. Спутник Гумбольдта в научном путешествии по испанским колониям в Новом Свете, французский врач и ботаник Эме Бонплан, не публиковал собственных трудов о поездке. Тогда как в случае с экспедицией в Россию и Сибирь мы можем сравнить перспективу Гумбольдта с его сотрудниками, а его труды дополнить их трудами. Кристиан Готфрид Эренберг (1795–1876) был автором трудов по микробиологии. Густав Розе (1798–1873) писал сочинения по минералогии. Но прежде всего он отвечал за подробный отчет о поездке, который поручил ему Гумбольдт: «Путешествие на Урал, Алтай и к Каспийскому морю» (1837/1842. 2 т.).

Насчитывающее более чем 1200 страниц объемистое описание путешествия Розе среди подробных научных описаний включает также яркие пассажи, которые складываются в единый рассказ. Розе описывает при этом то, что было запрещено описывать Гумбольдту, – ссылку инакомыслящих в Сибирь. «На этой дороге мы в первый раз видели арестантскую партию, идущую в Сибирь, состоявшую из женщин и девушек, числом от 60 до 80. Они шли свободно, то есть совершенные ими преступления не были тяжкими; [осужденные за более] тяжкие, которых мы встречали в ходе нашего дальнейшего путешествия, идут по обе стороны длинного каната, к которому они прикреплены одной рукой. […] При всех станциях по этому главному сибирскому тракту, отстоящих одна от другой верстах в тридцати, выстроены деревянные, обнесенные палисадами дома, в которых ссыльные, как в России называют людей, изгнанных в Сибирь, проводят ночи, а каждый четвертый день отдыхают. Частые встречи с ними делают сибирскую дорогу не слишком приятной».

Сам же Гумбольдт, хотя и не оставил описания путешествия, писал письма с дороги. В них он также говорит разными голосами, поскольку писал две серии писем, освещающих его