По мере того как зимняя стужа стала смягчаться, уступая место весенней оттепели, он по нескольку раз на день внушал себе, что ни за что не сделает ничего обидного для Полли — ни при каких обстоятельствах. Он постоянно повторял себе, что крепко любит Полли. Ничего, что приготовления к свадьбе будут дорогостоящими. Это дело принципа. Можно назвать его старомодным, но он верит в святость слова джентльмена.

Но какая-то часть его «я» не подчинялась кодексу джентльмена. Он всегда полагал, что она находится под надежным контролем. Однако мучительные проявления сексуальной одержимости полностью нарушили привычный ритм его жизни.

Ситуацию еще более усложняли два фактора. Смириться с тем, что Нэнси работает в «Форбс энд Ганнинг», где пьют и сплетничают его коллеги, было довольно трудно. Даже если он откажется от посещения бара, то все равно не сможет избежать общения с Нэнси, так как Адриан и Полли поддерживали близкие отношения с ее сестрой. У загадочного Адриана, насколько понимал Берри, были серьезные намерения в отношении Руфы. И чем серьезнее они становились, тем сильнее было стремление Полли дружить с будущей миссис Мекленберг.

Адриан действовал методично. Через несколько недель ланчи и обеды переросли в концерты и прогулки с выездом за город. По мере развития процесса ухаживания Полли становилась все приветливой с Руфой и более терпимой к Нэнси. Апогей пришелся на один из вечеров, когда Берри вернулся из офиса, наказав себя отказом пойти в «Форбс энд Ганнинг», и увидел златовласых сестер, сидящих на его же софе. Полли пригласила их отужинать.

— Надеюсь, ты не против, — сказала ему Полли, когда они находились наедине в кухне. — Мне было бы неудобно приглашать Руфу одну.

Нэнси ей не нравилась, и она полагала, что Берри того же мнения.

— О, я не против Нэнси, — сказал он равнодушно, стараясь не выдать себя.

Полли взяла из его рук портфель и вручила ему штопор.

— Надеюсь, ты побеседуешь с ней, пока я улажу свои дела с Руфой. Ты же знаешь, как Нэнси любит болтать!

Берри наблюдал за тем, как она готовит побеги спаржи в бальзамовой подливке, и думал, что постоянно жить напоказ очень трудно. Даже когда они были одни, Полли не прекращала воздействовать на невидимую аудиторию. Как будто, размышлял он, она запрограммирована. Она может создать у сестер Хейсти впечатление, что они живут так всегда, а это, черт возьми, так и есть.

— Нэнси мне не нравится, — сказала Полли. Она чистила пармезан у стола, повернувшись к нему спиной. — У нее никогда не будет истинной утонченности, которой обладает Руфа. Ты можешь себе вообразить, чтобы Адриан пригласил такую, как Нэнси, на камерный концерт? Боюсь, что в ней есть что-то провинциальное. Если не сказать вульгарное.

Берри испытал приступ резкой неприязни к Полли. Раньше такого не было, и это заставило его посмотреть в глаза правде.

Похоже, он влюбился в Нэнси. Она была подобна лучу солнца в холодном мраке. Ее обаяние, ее смех и ее неизменно прекрасное настроение заряжали атмосферу. Неожиданные всплески ее искренней доброты почти обескураживали его. Он безумно любил Нэнси, как никогда и никого ранее. Но брак с Полли был неизбежен. Он мог оставить Полли и потом всю жизнь презирать себя. Или же забыть о Нэнси и умереть от душевных мук. В любом случае он был обречен на жалкую жизнь, лишенную радостей секса.

Он пытался подавить свою предательскую плоть. Вместо того чтобы идти обедать с друзьями, он шел в спортивный зал. Полли купила ему годовой абонемент в качестве подарка ко дню рождения. После работы он, как обычно, заходил в бар, где сидел за стаканом минеральной воды, изнывая по вниманию со стороны Нэнси.

Он потерял интерес к пище. По мере того как удлинялись весенние дни, уменьшался объем его живота. Все его костюмы трижды ушивались, а затем выбрасывались за негодностью. Его челюсть отвисла, щеки втянулись. Во время бритья он смотрел на себя в зеркало и, видя свои большие карие глаза на исхудалом, словно детском лице, считал себя мученическим персонажем. Окружающие же, напротив, продолжали говорить ему, что он чудесно выглядит. Даже его сестра, как правило, легко определявшая его душевное состояние, поздравила его с тем, что он решил не превращаться в чопорного Блимпа.

Полли была в восторге. Почему она не замечает, удивлялся Берри. Как может она выходить замуж за человека, сгорающего от любви к другой? Он позволил себе небольшую дерзость обидеться на Полли за ее самодовольство, но это не сработало. Он по-прежнему был готов жениться на ней. Пусть на его надгробной плите будет написано, что он был человеком слова.

* * *

В середине марта Нэнси сообщила Руфе, что она добилась значительного прогресса.

— Долго он не продержится. Как только потеплеет, я сниму часть нижнего белья. Он уже на грани того, чтобы назначить мне свидание.

— Это довольно опасная грань, — сказала Руфа. — Он, видимо, не спешит срываться с нее.

Она была очень бледной, с яркими, возбужденными глазами. В этот вечер она собралась обедать с Адрианом. Возможно, после обеда должен был наступить новый этап в ухаживании. Каждая встреча с Адрианом облекалась в небольшой тест, который она всегда успешно сдавала. Ее реакция на искусство, музыку и пищу принималась к сведению.

Теперь он снял еще одну завесу, пригласив на обед свою сестру. Разглашение тайны, что у него есть сестра, носило само по себе сугубо интимный характер. Ее звали Кларисса Уоттс-Уэйнрайт, и, насколько могла понять Руфа, она находилась в центре частного круга Адриана. Она заподозрила, что это заключительная инспекция, перед тем как будет расчищен путь для возможных сексуальных контактов. До сих пор Адриан всего лишь целовал ее в щечку при встречах и расставании — с почти незаметно возрастающей теплотой. Руфе хотелось знать, как она отреагирует на совершенно невероятную ситуацию, если Адриан сделает заход.

Сказать честно, он ей нравился. Ее привлекали холодная чистоплотность и сдержанность Адриана: она не потерпела бы рядом с собой мужчину, распускающего руки. В глубине души — она ни за что на свете не призналась бы в этом Нэнси — она даже ждала секса с ним.

Для обеда в Холланд-парке нужен был вечерний туалет. Ранее Руфа приготовила два званых обеда (для одной очаровательной, но слегка чокнутой знакомой Полли, изобиловавшей титулами) и потратила заработок на длинное, облегающее фигуру голубое платье. Это позволяло ей не испытывать особой вины за исчезающие деньги Эдварда. Мысли об Эдварде вновь бередили старые раны. Она горько сожалела о ссоре.

Рошан, выступавший в роли камеристки, заколол шпилькой ее длинные волосы узлом на затылке.

— Помни, дорогая: если дело будет продвигаться слишком медленно, вынь верхнюю шпильку, и все обрушится, производя потрясающий эффект.

Уэнди издала вздох.

— Ты прекрасна. Жаль, что Настоящий Мужчина не может видеть тебя.

— Он сорвал бы платье с твоей задницы, — проговорила с кислым видом Нэнси. Она не могла видеть, как Руфа украшает себя ради принесения жертвы.