Я лежала неподвижно, пока стук моего рассерженного и обиженного сердца не успокоился и я не смогла расслышать ровное и спокойное биение сердца Вайдекра. Глубоко-глубоко в земле, так что не каждый мог услышать его, билось это великое сердце, справедливое и честное. Оно говорило мне о выносливости и мужестве. Оно напоминало мне о совершенных мною грехах и о многих других, через которые мне еще предстояло пройти.

Застывшая страдальческая маска отца, хруст ломаемых костей Ральфа, даже то, как я выбросила из окна маленького совенка, — все мои грехи прошли перед моим мысленным взором. Вайдекр разговаривал со мной на языке моего одиночества и моей тоски о любви, его сердце учило меня: «Никому не верь. Есть только земля». И я вспомнила совет Ральфа, тот, который он сам забыл так трагически: быть тем, кого любят. Никогда не совершать ошибки и не любить самой.

Я слушала это тайное биение, эти мудрые истины долго-долго, пока моя щека, прижатая к земле, не замерзла, а перед моей серой амазонки не потемнел от влаги. Холод заморозил и закалил меня, и теперь я была как только что выкованная сталь. Я отвязала лошадь и медленным изящным галопом поскакала домой.

Мы пообедали рано, так как не имело смысла ждать Гарри.

Я разливала чай в гостиной, а мама рассказывала мне о своих визитах и сплетничала о соседях. Я не забывала кивать и выказывать живой интерес. Когда она поднялась, чтобы уходить, я положила в камин свежее полено и попросила позволения немного задержаться. Она поцеловала меня на ночь и вышла. Я продолжала сидеть неподвижно, как фея из детской сказки, устремив глаза на догорающие дрова в камине.

Парадная дверь тихо отворилась. Гарри, стараясь не шуметь, прошел через холл, думая, что весь дом уже спит. Когда он открыл дверь и вошел, я, едва взглянув на него, увидела то, на что надеялась: он был несколько навеселе и сильно возбужден.

— Беатрис! — воскликнул он таким голосом, каким жаждущий воскликнул бы: «Воды!»

Я улыбнулась и, еще больше, чем прежде, похожая на фею, ничего не ответила. За меня говорило очарование моего тела и лица.

— Я чувствовал сегодня необходимость побыть с тобой врозь, — сказал он после недолгого колебания. — Мне нужно было подумать.

Мое лицо не выразило и тени раздражения в ответ на эту глупую ложь. Гарри нужно было подумать! Я знала, что на самом деле он растерялся, испугался моей любви и своей собственной, испугался греха, его последствий — и обратился к холоду Селии, сбежав от домашнего жара. И я достаточно хорошо знала моего брата, чтобы понять, что происходило там. Селия и ее хорошенькие сестры раздразнили его воображение. Отменное вино лорда Хаверинга и несколько стаканов портвейна сделали его храбрым. Его прогулка в лунном свете с Селией и ее испуганные отказы в поцелуе оставили его неудовлетворенным и привели обратно к моим ногам. Но это не любовь. Это не та любовь, которая мне нужна.

— Я надеюсь, ты не будешь возражать? — испытующе спросил он, поднимая на меня глаза и протягивая трепещущие руки.

Я сидела с таким видом, будто бы понятия не имела о том, почему я должна возражать. Я молча смотрела в камин.

— Я боюсь думать о нас как о любовниках, — откровенно признался он.

Я ничего не ответила. Моя уверенность в себе росла, но внутренне я все еще ощущала холод, пронизывавший меня в лесу. Я никогда не стану любить человека, который не любит меня.

Он замолчал.

— Беатрис, — снова заговорил Гарри. — Я все сделаю…

Это была мольба. Я победила.

— Мне пора идти, — произнесла я, вставая. — Я обещала маме не задерживаться допоздна. Мы не ждали тебя так рано.

— Беатрис!.. — повторил он, не сводя с меня глаз.

Если я сейчас дрогну и позволю себе хотя бы одним пальцем коснуться завитка его волос — я потеряю все. Если я уступлю ему и он возьмет меня на этом каминном коврике, то завтра утром он опять отправится к Селии и этот маятник будет качаться всю мою жалкую жизнь. Я должна выиграть эту битву с Гарри. Если я потеряю его, я не только потеряю любовь единственного человека, который мне нужен, я потеряю Вайдекр. Я сделала ставку на это слабое, одержимое сомнениями существо, и я должна победить. Против чистой совести и радостной помолвки Гарри я имела только одно оружие — его страстную природу и вкус к извращенному наслаждению, которое он получал со мной. Привкус крови на его губах, мой хлыст на его груди — это он никогда не узнает с Селией.

Я улыбнулась ему, но и не подумала коснуться его протянутой руки.

— Доброй ночи, Гарри, — спокойно сказала я. — Возможно, мы покатаемся завтра вместе.

Я медленно разделась при свете свечи, пытаясь понять, принесла ли моя игра победу или же я потеряла все. Молится ли сейчас Гарри, выпрашивая у Бога праведность, или же он на коленях стоит у моего стула, сжигаемый желанием. Я скользнула в постель и дунула на свечку. В темноте я слышала, как спит погруженный в молчание дом, и заново переживала сцену в гостиной. Изо всех сил я старалась не заснуть. Каждый мускул моего тела дрожал от ожидания.

В тишине ночи я услышала странный, тихий шум и затаила дыхание. Спустя мгновение я услышала опять, как скрипнула половица под чьей-то ногой около моей двери, и затем раздался самый приятный звук в целом мире — тихий жалобный стон Гарри. Я как будто видела, как он стоит на коленях у моей двери, прижавшись лбом к неподатливому дереву.

Он не решался прикоснуться к ручке двери, он даже не осмеливался постучать. Он вел себя как высеченная собака, знающая, кто ее хозяин. Он стоял, мучимый желанием и раскаянием, у моего порога. И я заставила его остаться там.

Я перевернулась на другой бок, улыбнулась в молчаливом восторге… и уснула сном младенца.

За завтраком мама поддразнивала Гарри по поводу темных теней у его глаз и спрашивала, что тому виной — прелестное личико Селии или крепкое вино лорда Хаверинга. Гарри с усилием улыбнулся и с деланым безразличием заметил:

— Утренняя прогулка галопом сметет эту легкую паутину, мама. Ты составишь мне сегодня компанию, Беатрис?

Я улыбнулась и согласилась. Его лицо просветлело. Я ничего больше не говорила за завтраком и помалкивала, пока мы скакали нашими полями, мимо начинающей колоситься пшеницы. Гарри уверенно держал путь к маленькой лощине, там он спешился и обернулся, чтобы помочь мне.

Я продолжала сидеть, не двигаясь и опустив глаза. Я видела, что его уверенность поколебалась.

— Ты обещал мне галоп, — легко напомнила я.

— Я был дураком, Беатрис, — ответил он мне на это. — Я был сумасшедшим, и ты должна простить меня. Пожалуйста, забудь вчерашний день, помни лишь то, что было накануне. Ты подарила мне наслаждение, так не отнимай же его. Накажи меня как-нибудь по-другому, но не будь так жестока. Не обрекай меня на одинокую жизнь в одном доме с тобой! Видеть тебя каждый день и не сметь коснуться тебя! Не обрекай меня на эту живую смерть, Беатрис!

Его голос прервался от рыданий, и, взглянув в его лицо, я увидела как дрожат его губы. Я наклонилась вперед и позволила ему помочь мне спрыгнуть с седла. Но я сразу же высвободилась, едва мои ноги коснулись земли. Его глаза были подернуты влагой желания, и я знала, что мои сейчас совсем потемнели. Медленная горячая волна заливала меня, и мое самообладание таяло очень быстро. Мой гнев на Гарри и желание оказаться под ним слились в одну странную любовь-ненависть. Изо всей силы я ударила его по правой щеке, так сильно, как только могла, а затем, отступив на шаг, по левой.