— Я не из-за него, — солгала Мэриан, потупившись. — Просто до сих пор никто не хвалил моих картин. Отец считал меня полной бездарностью и все время повторял, что можно занять себя чем-то более стоящим.

— А сам он в таком случае полный ублюдок! — воскликнула рассерженная Кэтлин. — Знаю, почему он так распинался! Потому что его любимицу природа талантом обделила! Ведь Аманда не рисует?

— Нет.

— Так я и думала! Представляю, как его злило, что ты ее в чем-то обошла. А ты, Мэриан, могла бы сообразить, что к чему, и пропускать его «добрые советы» мимо ушей. Нет, вы только посмотрите! Портрет Чада еще даже не закончен, а ты уже поймала главное.

— У него.., своеобразное лицо.

— Своеобразное?! — Кэтлин прыснула. — Впрочем, можно сказать и так. А теперь идем, не то ужин совсем простынет. Консуэла и без того достаточно натерпелась вчера.

Мэриан заколебалась. Разговор длился слишком долго и шел в чересчур живой манере, чтобы теперь сослаться на головную боль. Однако не могло быть и речи о том, чтобы снова сесть за стол рядом с Чадом — по крайней мере до тех пор, пока не уляжется желание пристрелить его.

— Ты иди, — наконец сказала она, — а я что-то притомилась. Пожалуй, лягу спать пораньше.

— На пустой желудок? Этого только не хватало! К тому же сегодня за столом нас и так будет только двое, не оставишь же ты меня ужинать в полном одиночестве?

— Как это, двое?

— Чад отказался еще раньше. Он весь вечер болтался на кухне, так что Консуэла нашпиговала его до отказа. Когда мужчина путается под ногами, она просто не может себе в этом отказать.

— Раз так.., в самом деле, не оставлю же я тебя одну!

Вопреки словам Кэтлин Чад все же явился к ужину. Они уже заканчивали, когда он вошел, уселся и как ни в чем не бывало осведомился, что будет на десерт. Кэтлин поддразнила его, заметив, что лошадь не приходит в восторг, если хозяин набирает в весе. Чад ответил, что заранее обговорил все со своей лошадью, и беседа шла в шутливой манере, пока не была затронута иная тема.

— А что с Амандой? Больна?

— Нет, просто предпочитает свою комнату.

— Только не говори, что она до сих пор не оправилась от путешествия.

— Кто ее знает! Аманда плохо переносит здешнюю жару. Мы-то люди привычные, а она…

— Понятно. Сдается мне, однако, что дни стоят не слишком жаркие. По крайней мере не настолько, чтобы этот нежный цветочек поник. По-моему, она все еще злится, что пришлось обосноваться на ранчо.

Кэтлин покашляла, намекая на то, что это бестактность. Мэриан во все глаза уставилась на Чада. До сих пор ему не случалось так пренебрежительно отзываться об Аманде. Должно быть, он здорово раздосадован тем, как был одурачен этим утром.

Сама Мэриан с поразительным спокойствием отнеслась к появлению Чада за столом. Пока он пикировался и пересмеивался с Кэтлин, все шло так, словно ничего не случилось. Она прониклась этим чувством, и оно оставалось с ней, пока речь не зашла об Аманде, пока тон Чада так разительно не изменился. Поскольку гнев все еще тлел в глубине души, желание пристрелить его сразу проснулось.

— Молодцы, что не стали меня дожидаться, — промурлыкала от двери Аманда, пытаясь по техасскому обычаю растягивать слова — не слишком умело, но старательно. — Нет, радость моя, я ни капельки не злюсь. — Она состроила Чаду глазки и обмахнулась веером. — Это ты злишься, что наше маленькое приключение в стойле было так грубо прервано.

Мэриан задохнулась от возмущения. Как Аманде удалось это выяснить, кто мог сказать ей об этом? Так или иначе, она использовала раздобытые сведения себе на пользу и во вред другим.

Теперь уже и Кэтлин вытаращила глаза на Чада, который залился густым румянцем смущения — Аманда не только обожала, но и умела устраивать такие сцены. Трудно сказать, планировала она эту ситуацию или все вышло спонтанно, но, без сомнения, она пользовалась моментом, чтобы поквитаться с Чадом за не слишком лестные высказывания в свой адрес. Возможно, прежде чем войти, она медлила несколько минут за дверью, пытаясь справиться своей яростью.

Мэриан ощутила, что и сама заливается румянцем. Еще Аманда знает о том, что случилось на конюшне, значит была тому свидетелем. Больше ей неоткуда узнать.

Но как она могла оказаться на конюшне? Чего ради лошадей она не выносит, управлять экипажем не умеет и даже если вдруг решила покинуть четыре стены, не стал бы на свой страх и риск бродить между стойлами, где не ничего притягательного.., ну, если не считать Чада. Воз можно, заметив его возвращение, она решила немного по забавиться и тем самым развеять скуку. Или (что боле? вероятно) тайком подсматривала за ними, пока они были в загоне, а когда Чад потащил Мэриан назад на конюшню, сообразила, к чему идет. И даже если не сообразила, а просто заинтересовалась, то, застав их за «неблаговидным занятием», решила извлечь из этого пользу.

Как она, должно быть, веселилась, когда Чад обмолвился! Вполне возможно, что она и не выходила весь день потому, что попеременно то умирала со смеху, то строила планы насчет того, как побольнее уязвить сестру. Этот парадный выход — часть плана. Не все ли равно, что подумает деревенщина-ковбой? Он не в счет. Он — всего лишь орудие в игре, тем более подходящее орудие, что сестра имеет на него виды!

В этом она вся, Аманда Лейтон. Еще раз доказать, что мужчины неизменно предпочитают ее, это в ее стиле. Заодно можно шокировать простодушную тетку, что тоже очень кстати. Разумеется, до самой последней минуты Аманда не даст Чаду понять, что он всего лишь пешка в ее интригах, не объявит с ходу, как жестоко он позже поплатится за попытку устремить свой взгляд в другую сторону. Это она прибережет на конец.

Мэриан почувствовала приступ тошноты. Одно дело — мечтать о том, чтобы собственноручно пристрелить Чада, и совсем другое — отдать его на растерзание Аманде. Но хуже всего, что бесполезно его предупреждать. Он обратится к Аманде за разъяснениями, та назовет ее лгуньей, и он, конечно же, поверит, потому что больше всего на свете хочет определенности.

В смятении Мэриан не сразу отдала себе отчет в том, что Аманда явилась в столовую полуодетой. Очевидно, она хотела продемонстрировать всем, как сильно страдает от жары. Она была без блузки, в одной сорочке с развязанной лентой, отчего округлости грудей представали во всей красе и соски самым бесстыдным образом просвечивали сквозь тонкую ткань. Подол, под которым не было не только нижней юбки, но и панталон, так и льнул к коже, подчеркивая развилку ног. Все это было призвано потрясти тетку до глубины ее провинциальной души и разжечь страсть простака-ковбоя.

Что касается Кэтлин, оставалось лишь надеяться, что вчерашний разговор оставил какой-то след и она поймет, сколько во всем этом тонкого расчета. Она была явно шокирована — багровый румянец заливал не только щеки, но и шею. Тем не менее заговорила она тоном суровым и бескомпромиссным: