Р. хотел выяснить, в какой степени Джавтокас связан со своими дальними родственниками, но парень стоял на том, что незнаком с ними. «В Каунас больше не возвращался, поскольку считает его скучным промышленным городом. Тетка воспитала его богобоязненным и прилежным. Об истинных делах братьев Клейза знает мало и еще меньше интересуется. Он просто хочет получить хорошее образование, вернуться домой и строить мосты, дороги и аэропорты».

«Сначала я ему не поверил, – добавил Р. на следующий день, – но затем навел справки в Имперском колледже. Там подтвердили, что близких друзей у него нет, но занимается он прилежно. – И заключение: – Действительно просто студент, желающий остаться чистым».

Я ввожу его имя в криминальную базу данных, но там ничего нет. С нарастающим отчаянием продолжаю поиски. Ни задержаний, ни упоминаний. Я отодвигаю кресло от стола и думаю, что делать дальше. Что-то требует от меня узнать больше об этом прилежном богобоязненном студенте, но искать, похоже, нечего. Почему я так на этом зациклился?

Последняя попытка. Ищу в «Фейсбуке» и нахожу пятнадцать Джавтокасов – в том числе четырех баскетболистов, трех бизнес-леди и девушку с веб-камерой, которая с радостью готова пообщаться со мной в Сети, – и вот наконец он.

Дарюс Джавтокас.

Его страничка в «Фейсбуке» написана на корявом английском. Он «любит очень кошек, ходить в клуб, чинить свой мотоцикл и говорить с девушками». Еще Дарюс «есть волонтер». Он «член из „Гринпис“» и горячий болельщик футбольного клуба «Ливерпуль». На его странице выложены фотографии его друзей.

Также здесь есть его селфи, Дарюс гордо восседает на мотоцикле в футболке «Ливерпуля». Он смотрит с экрана прямо на меня. А я в шоке смотрю на него.

Я смотрю в его бледно-голубые глаза, чтобы быть абсолютно уверенным. Потому что не хочу ошибиться. И не ошибаюсь. Дарюс Джавтокас, которого всего четыре месяца назад Р. назвал «чистым», вчера вечером пытался пырнуть меня ножом.

* * *

Присяжные неуютно ерзают. Они предполагают, что догадываются о том, что будет дальше. Целых две с половиной недели до этого они выслушивали обвинение. Вопрос заключается в том, в какой степени у них уже сформировалось решение.

Стоун откашливается. Вид у него по-прежнему озабоченный. Однако нам надо идти до конца.

Но прежде чем мы можем продолжать, вмешивается судья. Он предлагает – точнее, распоряжается, – что пришло время закончить на сегодня. Судья средних лет, в чьих чертах, насколько я могу судить, есть что-то восточное, с самого начала что-то прилежно записывает.

Я проникаюсь к нему симпатией. Похоже, он с самого начала старается по возможности оставаться объективным. Однако именно это его вмешательство вызывает у меня раздражение. Сейчас не лучшее время для остановки. Впрочем, похоже, выбора у нас нет.

Все в зале встают, и я со страхом жду возвращения в автозаке обратно в свою камеру. Сегодня я буду спать плохо.

10.50

Я хватаю свой сотовый, и в этот момент возвращается Бекс.

– С «Приусом» вашей жены возникли проблемы… – начинает он, но я поднимаю руку, останавливая его, и пишу на листке телефон Джавтокаса.

– Мне нужно проследить за этим телефоном.

Застав Джерри дома, я рассказываю ему про Дарюса Джавтокаса. Джерри говорит тихим голосом. Похоже, я помешал ему обсуждать со старшей дочерью домашнее задание по математике, и он переключается в рабочий режим не так быстро, как обычно.

– Это точно тот проходимец, который на тебя напал?

– Я в этом уверен. У меня есть его адрес.

– Предоставь этот концерт другой группе. Ты заинтересованное лицо.

Я делаю глубокий вдох и выдох. Я не понимаю, почему Джерри занял такую позицию.

– Этим делом занимаюсь я.

– А если этот тип застрелил Мэттьюс, тогда его возьмет себе Уинстэнли, – угрюмо произносит Джерри. – Которая, кстати, выкрутила мне ухо, пытаясь тебя найти. Ты от нее бегаешь? Позвони ей. Найти ее будет легко – просто возьми любой из трехсот пропущенных звонков на твоем телефоне.

Он прав, конечно. Не нужно делать из Уинстэнли врага, раздражая ее еще сильнее. Пришло время (цитируя Тину) стать взрослым.

– Даю слово, – говорю я. – Я поговорю с Уинстэнли, как только ты дашь разрешение на облаву. Это тот самый человек. – Я не упоминаю о том, что в октябре утверждал, что парень чист, и не помню этого.

Но у Джерри нюх сыщика.

– Что еще я должен знать?

– Шеф, верь мне, и я сделаю свое дело.

Какое-то мгновение Джерри молчит, затем говорит:

– Я тебе верю. Но поторопись.

Только я начинаю сообщать об облаве своей команде, как О’Ши хватает телефон и звонит в группу быстрого реагирования. Он горит желанием действовать, и это греет мне сердце. Я спрашиваю, как скоро спецназ будет готов действовать.

– Через двадцать минут, – говорит О’Ши, прикрывая ладонью телефон. (Но сегодня воскресенье… снегопад…)

– Это слишком долго. Пусть приезжают через десять минут. И никто посторонний не должен этого знать.

– Что насчет оружия, сэр? – спрашивает Бекс.

И О’Ши останавливается. Нам хорошо известно, что у убийцы Эми Мэттьюс есть пистолет. Но мы также знаем, что на согласование выезда вооруженной группы потребуется два часа. Я не хочу ждать два часа. Я хочу ехать прямо сейчас, пока еще могу. Не знаю, как долго смогу действовать, прежде чем всплывет известие о потере мною памяти, и об этом узнает продажный коппер из участка.

– Оружие нам не нужно, – решительно говорю я.

– Но… – начинает было Бекс.

Команда выжидающе смотрит на меня, Бекс нервно чешет подбородок.

– В прошлые разы он не пытался в меня стрелять, – говорю я. – Из чего следует, что либо у него никогда не было пистолета, либо он от него избавился.

– Сэр…

Я хлопаю ладонью по столу.

– Решение принимаю я, а не вы. Наш долг поймать этого мерзавца, и в третий раз он от меня не уйдет. – И прежде чем Бекс успевает возразить, я приказываю Бэннон и Тоуту оставаться в штабе, а Бексу и О’Ши – готовиться к облаве.

* * *

Десять минут.

Я возвращаюсь в свой импровизированный кабинет и заношу приказ в журнал, завершая его словами о том, что облава в квартире Джавтокаса будет производиться без огнестрельного оружия. Всё, теперь это зафиксировано. Мне не по себе, но обратной дороги нет, даже если я ошибаюсь.

Девять минут. Пришел сырой, пронизывающий холод. Я кое о чем забыл спросить Бекса, поэтому отправляю ему на телефон сообщение и снова звоню Лоре. У нее занято. Я машинально проверяю время, хотя смотрел на часы минуту назад. 10.55. И я спрашиваю себя, почему моя жена не может разговаривать по телефону в воскресенье утром? Почему это должно меня беспокоить? Почему этот разговор не может быть безобидным?