Упрашивать не пришлось. Уже через несколько дней в помещении кипела работа: штукатурили стены, белили потолок, а Дина, перемещаясь с места на место по полу, с которого сдирали проеденный мышами линолеум, водила за собой работника стекольной мастерской, подробно объясняя ему, каким должно быть «балетное зеркало».

– Если тебе наскучат танцы, я пристрою тебя прорабом, – восхищенно говорил Марк, глядя на ее бурную деятельность. Но Дина на комплименты не отвлекалась, она порхала из угла в угол и отдавала распоряжения:

– Выше крепите! Здесь же не клуб любителей танцев, а профессиональный класс. Для балерины растяжка – первое дело. А как растягиваться, если станок на уровне коленок?! – выговаривала она рабочим.

– Нет, этот свет никуда не годится! Я не заказывала бра, а просила потолочные лампы.

– Дык, это самое, – мужчина уныло покопался в коробке, – потолочные тоже есть. Тут только четыре бры, остальные, как просили.

– Я ваших быр вообще видеть не хочу: ни три и ни две, нисколько!

– Дык красота ведь, хозяйка! Ты глянь только. – Грузчик развернул аккуратный, довольно миленький светильник. – Повесишь две с одной стороны, две с другой – загляденье будет.

– Уж конечно! Как загляжусь на них, так и сверну себе шею! Зал должен быть светлым, понимаете? Он должен возбуждать желание танцевать, а не навевать дремоту. Тусклое освещение вгоняет в сон, а я сюда не отдыхать пришла.

– Дык чего делать-то?

Дина забрала у него бра, засунула обратно в коробку и брезгливо отодвинула картон ногой:

– Забирайте!

– А может, все-таки повесим, а? Красиво будет!

– Будет халтура.

Халтуры не терпела сама Дина и отлынивать от работы не позволяла никому:

– Мусор валяется – надо выкинуть.

– Там гвоздь торчит – зацепиться можно.

– Щели между паркетными досками! Замазать срочно! Это верная травма!

Впрочем, суета и хлопоты, связанные с ремонтом, нисколько ее не нервировали. Чувствуя раздражение и недовольство рабочих, она лишь раззадоривалась и подталкивала их еще пуще, и тянула вперед, как локомотив, который тащит не способные сдвинуться с места вагоны. Она не чувствовала напряжения и спешила вперед: к тренировкам и репетициям, к новым постановкам, к красивому танцу, к первым партиям – к любимому делу. Марк оказался прав: в профессии не могло быть ничего лучше независимости и права делать только то, чего хочешь сам. Академический театр, каким бы он ни был значимым и прекрасным, всегда оставался репертуарным, а работающие в нем актеры – служителями не только Мельпомены, но и расписания прихотей режиссера, и настроения более именитых коллег.

– А ты, – говорил Дине продюсер, – должна стать такой известной, чтобы позволить себе служить исключительно сцене. Ну и зрителю, если захочешь.

– А я стану?

– А как же! Только нужно время. Пока потерпеть надо. Поподстраиваться под то, что предлагают. Попотеть. Видишь, зал уже выхлопотал. Так что вне сцены ты уже сама себе хозяйка. Но и спектакли пойдут. Ты не переживай. Надо только ждать и работать. Работать и ждать.

И Дина ждала. И работала. Работала, не отказываясь ни от одного даже самого дурацкого предложения. Исполнить партию Вишенки на детском утреннике? Почему бы и нет? Дети – благодарные зрители, а среди родителей вполне могут оказаться знатоки балета. Спасти па-де-труа в «Лебедином озере» заводского балетного кружка? Конечно! Дина отлично заменит ушедшую в декрет укладчицу номер пять. Среди работяг вряд ли найдется истинный ценитель балета, но уж руководитель-то студии обязан разбираться в уровне мастерства. А у руководителя могут быть связи, знакомства, выходы.

Все это Марк говорил ей не один раз. Говорил без всякой надобности, потому что не было ни малейшей необходимости убеждать ее в том, что, утопив себя однажды, теперь она не должна упускать ни единого шанса ухватиться за спасительную соломинку выживания на сцене.

И Дина выживала. Танцевала где придется, когда придется и с кем придется. Приспосабливалась только для того, чтобы заметили, оценили, пригласили, позвали. Ездила по маленьким городам и даже селам. Не выбирала сейчас, чтобы выбирать потом. Мечтала о будущем и забыла о настоящем. А оно о ней помнило. Напоминало о себе ежедневно тоскливым взглядом, опущенными плечами и глухим голосом:

– Снова уезжаешь?

– Всего на два дня.

– А потом?

– Потом еще на три, но ведь с заездом домой и…

Холодная, чужая спина не желала слушать оправданий. Это лишь один из примеров. Были и другие:

– Где у тебя концерт?

– В больнице.

– «Палата № 6».

– При чем тут палата? У них есть конференц-зал, в нем сцена. Сегодня день медика.

– Поздравляю.

– Мишенька, не злись, пожалуйста! Там, кстати, и больные будут. Ну, те, кто с неврозом или депрессией. Искусство, по мнению врачей, должно вернуть им интерес к жизни.

– А если тебя в тюрьму позовут? Поедешь возвращать зэкам интерес к жизни праведной?

Дина промолчала, хотя точно знала, что поедет.

Или еще:

– Вот это охапка! Да ты просто Алла Пугачева! – Муж умильно улыбался, глядя на шагнувшие через порог квартиры букеты цветов, за которыми с трудом удавалось угадать хрупкую фигуру их обладательницы.

– Да. – Дина с удовольствием переложила груз ему в руки. – Сегодня просто фурор. Наверное, потому что сирень расцвела, людям тратиться не надо: обрывают кусты и дарят.

– Я тоже оборвал. – Улыбка стала еще шире.

– Ты? Зачем?

– Для тебя. Ведь это же сирень! – произнес он с нажимом. – Я там в комнате на стол поставил.

Дина лишь равнодушно пожала плечами, сказала расстроенно:

– Ну вот, теперь вазочек не хватит цветы расставить. – И тут же обернулась удивленно, услышав за спиной громкий шорох. – Ты что?!

Но Миша уже исчез за порогом, в квартире остался лишь кружащий голову аромат брошенных на пол цветов.

– У меня завтра собеседование.

– Ага. – Дина не поднимала головы от либретто балета местного молодого композитора. Речь шла о любви звезд, потерявших друг друга в огромной вселенной. Содержание было посредственным, хотя музыка ей понравилась. И она никак не могла решить, стоит ли соглашаться приниматься за эту работу или остаться верной исключительно классическим произведениям. Дилемма была непростой, поэтому в сообщение мужа о предстоящем интервью Дина просто не вникла.

– В первый раз за последние месяцы, – между тем продолжал он, – и шансы хорошие.

– Да-да, хорошо. – Она отмахнулась, как от назойливой мухи, мешающей сосредоточиться.

– Дина, ты слышишь, о чем я?