«Работать и еще раз работать, – мысленно приказала Дина себе, остановившись перед дверью в танцкласс. – Репетировать», – коротко кивнула головой, будто окончательно отбирала у себя шанс отступить, и вошла в зал.

Помещение было темным и холодным, пустым и чужим, словно отвергающим ее, не желающим впускать. Дина поежилась. Готовясь к выступлению, она постоянно репетировала на сцене: считала шаги, измеряла траекторию, оттачивала движения. Мышцы она давно уже разогревала дома, где гостиная была оборудована и станком, и зеркалом во всю стену, и специальным паркетом, который несколько раз в год покрывали мастикой против скольжения. Партнеры с удовольствием приходили танцевать в ее «классе», где всегда было тепло, светло, пахло лавандой, а при хорошем отношении хозяйки еще и крепким свежезаваренным кофе. Правда, просить пожилых, опытных, именитых хореографов приходить на дом было и неуместно, и неудобно. Она и не просила: снимала для занятий залы поблизости от дома преподавателя: залы большие, с высокими потолками, с хорошей акустикой, залы, созданные для танца, для искусства, а не для взимания платы с арендуемой площади. Собственно, критерием качества помещения для репетиций у Дины были только собственные ощущения. Если, переступив порог, она начинала слышать музыку, видела кружение пачек и ног и ощущала покой, значит, зал соответствовал всем необходимым требованиям, значит, он принимал и готов был отдать все, что требовалось балерине. Но и такими танцклассами Дина давно не пользовалась. Как известно, и у стен есть уши, и наличия в собственной квартире помещения для занятий от всех не утаишь при всем желании. Можно прикрыть собственный рот, но разве заткнешь его всем, кто лично бывал, и видел, и желал поделиться и собственными наблюдениями, и собственной избранностью. А как же? Ему поверили, его допустили, до него снизошли. Молва разжигает любопытство, и разговоры о хорошем станке и отменном паркете в Дининой квартире не могли не вызвать интереса у педагогов. Интерес был удовлетворен. И впоследствии практически все хореографы предлагали Дине проводить занятия у нее дома: «Условия прекрасные, время не ограничено, денег не требуется. Чем не вариант?»

Вариант замечательный, но невозможный здесь и сейчас. А сейчас выбирать не приходилось, надо было пользоваться тем, что есть. Дина мягко прошлась по пустому залу, вслушиваясь, не скрипит ли паркет. Пол был хорошим: гладким, но не скользким. Как говорил один из ее партнеров: «безрисковым». Ни занозы не грозят, ни падения. Дина вышла на середину и пропела тихо:

– Я люблю вас, Ольга.

Голос прозвучал немного глухо, недостаточно ярко, ноты пропали и слились с откликнувшимся эхом. Дина сразу занервничала: музыка должна быть чистой и точной. Отзвуки и помехи балерине всегда мешали. Дина не знала, было ли это свойством исключительно ее натуры, но подозревала, что не только ее одну может сбить с движения неверно сыгранный такт, испорченная мелодия. Она включила магнитофон. Так и есть: Чайковский не заполнял чарующими звуками зал, а растворялся в нем: то ли потолки были не вполне высокими, то ли комната слишком вытянутой. Дина наморщилась: все обязано быть идеальным. Хотя на самом деле вполне достаточно и того, что идеальной была она сама, и ее танец не могли испортить ни плохая акустика, ни неудачный паркет, ни слабое освещение.

– Что это? – Дина удивленно озиралась по сторонам. Она все еще не могла поверить, что их путь по лабиринтам и коридорам закончился именно в этом помещении. Марк обещал сказку, но сказкой здесь и не пахло. Пахло плесенью, сыростью и заброшенностью.

– Зал. – В тоне Марка явно проскальзывало не скрываемое довольство собой.

«По размерам, конечно, похоже, но…»

– Сказочный?

– Волшебный!

– А-а. – Она театрально прижала руку к груди и изобразила понимание: – Ну, конечно! Сейчас прилетит крестная-фея, взмахнет палочкой и превратит все это в чудо архитектуры!

Марк моментально насупился:

– Ты же хотела большой зал. Отдельный хотела, чтобы ни от кого не зависеть. Так чего кочевряжишься, будто я тебя сюда из Карнеги-Холла привел?!

Дина сникла. Привел он ее, конечно, не из огромного концертного зала Америки, а из подвала новосибирского ЖЭКа: пять на семь квадратных метров, старый станок, постоянно расшатывающийся в пропитанных древностью, плачущих по ремонту стенах, мутное, усеянное несмываемыми мушками зеркало, которое отказывались менять, сообщая благоговейным шепотом о том, что в него смотрелась еще сама княгиня Оболакина. Кем была и что выдающегося сделала эта новосибирская аристократка, Дина представления не имела, а потому ни малейшего пиетета ни перед самой личностью, ни перед некогда принадлежащим ей зеркалом не испытывала. Она просто хотела видеть свое отражение чистым и правильным, а не испещренным непонятными крапинками. Но приходилось радоваться тому, что дают. Вчера, когда Марк вбежал счастливый и возбужденный, закружился вместе с ней по подвалу и воскликнул: «Нашел! Нашел!», Дина никак не могла подумать, что находкой его окажется зал, в котором она сейчас находилась. Балерина молчала, расстроенная и подавленная. Вчера вечером они с Мишей даже играли в «Угадайку»: воображали, каким будет танцкласс, и живо обсуждали, чья фантазия более бурная.

– Хрустальная люстра, – поддразнивал муж.

Она хохотала:

– Три. В балетном классе светильники должны быть по периметру, дурачок.

Он театрально загибал пальцы:

– Тогда десять, не меньше.

– Станок из красного дерева, – предполагала она.

– С завитушками в обоих концах.

– В форме лент от пуантов.

– Паркет из карельской березы, – подначивал Миша.

– Дубовый получше будет, – парировала Дина.

И они хохотали, радуясь этому моменту единения, полного понимания и вновь обретенного счастья от сознания собственного успеха. Пусть пока только Дининого, пусть у мужа по-прежнему ничего не складывалось и надежды скорее таяли, чем обретались, но он был с женой, разделял ее радость, как она немногим раньше разделила его горе, и грядущее казалось обоим легким, безоблачным и прекрасным.

Прекрасным то, что открылось Дининому взору, назвать не получилось бы даже при очень большом желании: стены обшарпаны, потолок в разводах от частых протечек, станок и зеркало отсутствуют.

– Большое, – только и смогла выдавить из себя Дина.

– Большое, – тут же согласился Марк.

– Волшебно большое, – усмехнулась она.

– Нет, – он тоже усмехнулся, но не грустно, а хитро. – Просто большое, а волшебное оно вовсе не поэтому.

«Еще одной истории про княгиню Оболакину я просто не вынесу. Если он считает, что я должна быть счастлива только потому, что танцую в гадючнике, в котором когда-то…»

– Волшебным его сделаешь ты.

– Я?

– А кто же? По-моему, лучше тебя никто не знает, чего именно ты ждешь от зала. Так что, как говорится, хочешь хорошо танцевать – создай условия. В общем, давай создавай. Приспосабливайся.