Лондон никогда не забудет лето 1666 года. К тому времени разросшийся мегаполис уже вышел за пределы старого средневекового города. Столица представляла собой плотно заселенный лабиринт с не менее чем 109 приходскими церквями и роскошными зданиями гильдий, возвышающимися среди узких переулков и убогих лачуг. Средоточие огромных богатств и крайней нищеты, Лондон был загруженным и многолюдным морским портом и деловым центром, где свирепствовали болезни, царили преступность и насилие. В 1665 году бубонная чума унесла жизни по меньшей мере 57 тысяч человек, пощадив лишь немногие семьи[147]. Эпидемия утихла в начале 1666 года, во время холодной зимы, на смену которой пришло необычайно жаркое и сухое лето. К сентябрю деревянные дома в Лондоне стали сухими, как хворост. Английский чиновник Сэмюэл Пипс писал в дневнике: «После столь долгой засухи даже камни были готовы вспыхнуть». Каждый лондонец хорошо помнил пожары, бушевавшие в городе ранее, но никто, особенно из городских властей, не был готов к огненному шторму, разразившемуся в воскресенье, 2 сентября 1666 года[148].

В то время САО, вероятно, была в отрицательной фазе и сформировала устойчивый антициклон над Северной Европой. В течение нескольких недель над Северным морем дул сухой северо-восточный ветер, еще больше высушивая и без того опаленный зноем город. Постоянные «бельгийские ветры» заставляли страну пребывать в состоянии боевой готовности, поскольку Англия в то время воевала с Голландией, а ветер благоприятствовал нападению со стороны Северного моря. Пожар начался вскоре после полуночи 2 сентября в доме королевского пекаря на Паддинг-Лейн. Затем он перекинулся на трактир через дорогу. К трем часам ночи раздуваемый сильным ветром огонь быстро распространился в западном направлении. Пламя охватило первую из более чем 80 церквей. Лорд-мэр Лондона вошел в историю, когда, наблюдая за пожаром, небрежно заметил: «Тьфу! Даже баба сможет потушить этот огонь, помочившись»[149]. К тому времени как он вернулся в постель, горело уже более 300 строений. К утру огонь по деревянным пакгаузам перекинулся на северный берег реки. Десятки домов были снесены в тщетных попытках остановить пламя. Огромные фонтаны огня поднимались в воздух и перекидывались на крыши ближайших зданий. Немедленно поползли слухи, что пожар начался из-за вторжения голландцев. Имевшиеся в городе пожарные механизмы застревали в узких переулках. Сэмюэл Пипс прошелся по городу и увидел, что «улицы были заполнены народом; груженые лошади и телеги, вывозящие скарб из сгоревших домов, готовы были передавить друг друга». Сотни барж и лодок с домашней утварью заполонили Темзу. С наступлением темноты Пипс увидел пожар «как купол сплошного огня… длиной более мили… Церкви, дома, все пылает разом; слышен ужасный рев пламени и треск рушащихся зданий»[150].

Великий лондонский пожар бесчинствовал более трех дней, проносясь через весь город и уничтожая все на своем пути. Сам король Карл II помогал пожарным. Пятого сентября северо-восточный ветер стих, но огонь окончательно погас лишь в следующую субботу. Разгоряченный и обессиленный, Пипс бродил по опустошенному городу: «Тупики и узкие улочки были полностью завалены мусором, и никто не мог бы понять где находится, если бы не развалины какой-нибудь церкви или дворца, где уцелела приметная башенка или шпиль»[151]. Городские оценщики подсчитали ущерб: пострадало более 400 улиц и переулков, уничтожено 13 200 домов; из 600 тысяч жителей без крова остались 100 тысяч. Удивительно, но в огне погибло всего четверо лондонцев. Первый за много недель дождь начался в воскресенье, 9 сентября, после чего лил непрерывно целый месяц. Однако уголь, хранившийся в подвалах, периодически возгорался как минимум до марта следующего года.

Никто не винил долгую засуху и северо-восточные ветры в том, что Лондон превратился в пороховую бочку. Катастрофа была сочтена Божьей карой. Десятое октября стало днем поста и смирения. По всей стране проводили службы и молили Бога «смилостивиться и простить вопиющие грехи народа, особенно те, которые навлекли на нас эту тяжкую кару»[152]. Улицы города были восстановлены по старому плану, но с одной важной оговоркой: отныне регламент требовал строить все здания из кирпича или камня.

* * *

Конец XVII века принес много суровых зим, вероятно, из-за постоянного низкого индекса САО. Время от времени сильнейшие штормовые ветры крушили торговые и рыболовецкие суда. Ураганный норд-ост 13 октября 1669 года вызвал наводнение на востоке Шотландии, где уровень моря поднялся на метр выше обычного. «Корабли разбивались с треском… Судно из Керколди вырвалось из гавани и налетело на скалы»[153]. Сама земля пришла в движение. Сильные ветры понесли прежде недвижимые дюны через засушливый район Брекленд в Норфолке и Суффолке, погребая плодородные сельскохозяйственные земли под метрами песка. Песок менял облик ландшафта на протяжении многих десятилетий. В 1668 году землевладелец из Восточной Англии Томас Райт на страницах журнала «Философские труды Королевского общества» описывал «чудовищные пески, в которых я, к несчастью, практически похоронен». Песок появился примерно в 8 км к юго-западу от его дома в Лейкенхите, где несколько огромных дюн, «разрушенных порывистыми юго-западными ветрами, перемещались на близлежащие земли». Они упорно ползли напрямик, едва не накрыв собой всю ферму, прежде чем остановились на краю деревни Стэнтон-Даунем примерно в 1630 году. Десять-двенадцать лет спустя «они разрушили и погребли множество домов и заполонили нивы». Всего за два месяца песок засыпал местную реку. Деревня была завалена 100–250 тысячами тонн песка несмотря на то, что крестьяне использовали для защиты от него еловые ветви и «сотни возов грязи и доброй земли»[154]. Леса в этой местности удалось успешно восстановить лишь в 1920-х годах.