– Мусье Рубини говорит, что нельзя, что скорее даром бы вас пустил, ежели бы вы были человек бедный и страстный к музыке.

– Очень его милости благодарен! Ежели в лавку придет ко мне покупать, что нужно, и я даром не отпущу ничего. Всякий живет своим ремеслом, тем, что Бог ему послал. а вы ему только доложите, не отпустит ли он три билета хоть за сорок рублей?

– Мусье Рубини говорит, что нельзя никак.

– Ну! Нечего делать, пожалуйте три билета, да 5 руб. сдачи. Вот вам пятидесятная бумажка.

Монигетти дал купцу три билета и синенькую бумажку. Купец раскланивается, не спуская глаз с мнимого Рубини, и идет к дверям. У молодого Монигетти привычка всё напевать француз[ские] романсы, он вдруг запел: «Oubilons nous!..» Купец хватался уже за ручку, чтобы отворить двери, вдруг остановился, начал слушать, ахнул и, подбежав к Монигетти, сказал с жаром:

– Батюшка! Еще три билета! Вот вам государь мой, еще пятидесятная… Ай да Рубинин! Екой голос! Да еще сквозь зубов пел. Поди-тка, што там будет! Как развернется, да даст волюшку голосочку! Доложите его милости, что уже ладош жалеть не буду. Мое почтение!»566

Как следует из воспоминаний Д.В. Григоровича, у семейства имелись родственники. Нам не удалось выявить прямых указаний на какие-либо имена, поэтому упомянем еще двоих носителей этой фамилии, проживавших в Москве. В городских справочниках и газетах упоминался Флориан Антонов Монигетти. Он состоял русским подданным с 1846 по 1866 год, имел жену Франциску Карловну, сына Карла и дочерей Марью и Матильду567. Купчиха 3-й гильдии Франциска Карловна в середине 1850-х годов занималась производством шелковой материи на небольшой собственной фабрике в Мясницкой части, у нее служил всего один работник, а годовой доход фабрики составлял 1600 рублей серебром568. В газете «Московские ведомости» Флориан Антонович рекламировал свою красильную мастерскую569.

Швейцарский уроженец Карл Иванович Монигетти[21] содержал в Москве колбасную лавку. У него продавались различные сорта сыра, французские паштеты, французский же чернослив, итальянские колбасы, голландская сельдь, прованское масло, копченые оленьи языки, крепкий бульон из дичи, вино и прочая снедь570. В 1825 году Карл Иванович приведен к присяге на вечное России подданство571, до 1834 и с 1856 года – мещанин, в 1834–1856 годах – купец 3-й гильдии. Согласно переписи 1834 года, Карлу Ивановичу было 38 лет, он имел сыновей Петра 4 лет и Ивана 6 лет, жену Марью Антонову572. К 1850 году семья пополнилась дочерьми Каролиной, Жозефиной и Эльмирой573. Карл Иванович участвовал в городской жизни – в 1840 году служил словесным судьей в Тверской части, за что был отмечен похвальным листом за «прилежное отправление должности и хорошее поведение». В грамоте отмечено, что «он… исправлял означенную должность со всяким рачением, не доводя до. департамента никаких от просителей жалоб и негодования»574.

Сын Карла Ивановича Петр продолжил дело отца, в конце 1860-х годов он владел гастрономическим магазином в Кузнецком переулке в доме Засецкой575. Иван Карлович выбрал профессию медика, получив в 1854 году звание лекаря576. Известно, что уже в следующем году он был женат на некоей Жозефине Осипов-не577. В середине 1860-х годов Иван Карлович служил младшим ординатором Екатерининской больницы и младшим врачом в Родильном госпитале при Московском воспитательном доме578. Десятилетие спустя он – врач в малолетнем отделении Воспитательного дома579. Петр Иванович Щукин писал в «Воспоминаниях» о враче Императорских московских театров малоразговорчивом Иване Карловиче Монигетти, лечившем отца мемуариста580. Имя Монигетти внесено в Алфавитный список дворянских родов Московской губернии. В родословном деле перечислены следующие документы: формулярный список действительного статского советника Ивана Карловича (1898), его же грамота на орден Святого Владимира 4-й степени 1882 года, а также аттестат Евгении Ивановны Фумагалли, урожденной Монигетти, о службе воспитательницей (1898)581.

В недавно опубликованных мемуарах Анны Васильевны Левицкой, рожденной Олсуфьевой, описан печальный случай из его практики. «24 ноября в день св. Екатерины в Елизаветинском институте был бал, – на этот бал поехали Маня, Соня и Таня[22] и Александра Григорьевна[23]. Меня не взяли, так в ландо не было места для пятого. На балу Катя[24] и Таня сидели около одной воспитанницы, недавно вышедшей из госпиталя после скарлатины. Очевидно, ее слишком рано выпустили, когда шелушение не кончилось. Не прошло и трех дней, как Катя, жившая в институте, заболела скарлатиной, и Таня также заболела скарлатиной у нас дома. Танина скарлатина, к счастью, была слабая, и она скоро поправилась, но не то было с Катей. У княжны Ливен[25] был доктор Монигетти, который из страха напугать княжну скрывал от нее опасность. Подходило Рождество, Таня уже давно встала. а Катя все еще лежала с большой температурой. Институт на Гороховом поле, на том конце Москвы, была суровая зима, большие морозы, и трудно было часто туда ездить навещать бедную Катю. Наконец не помню кто, Александра Григорьевна или Маня, поехали в институт и видели Катю, – оказалось, что она совершенно оглохла, температура была высокая и совершенно непонятная. Узнав это, папа послал нашего доктора Владимира Михайловича Иванова узнать, в чем дело. Иванов пришел в ужас – у Кати были все осложнения: дифтерит, гнойный плеврит, воспаление в легких. Он вернулся к нам и сказал: Катя умирает, ее положение безнадежно, надо еще сделать анализ – я подозреваю, что у нее воспаление почек. Мы были в ужасе. Папа созвал консилиум – пригласили известного тогда в Москве доктора Черинова, этот подтвердил диагноз Владимира Михайловича и спросил доктора Монигетти, институтского врача: «Что Вы делаете? Где были Ваши глаза? Вы убили эту девочку». На это этот доктор сказал только: «Я боялся испугать княжну». Хороший доктор, не правда ли? Казалось одно время, что Катя поправится, собирались ей сделать укол, выпустить экссудат из плевры, но беда была еще та, что у нее действительно было воспаление почек. Для почек необходимы были ванны, а из-за воспаления легких и плеврита невозможно было делать ванны. 19 января 1883 года Катя, которая никогда ничем не болела, скончалась»582.

Модная картинка

В первой половине 1890-х годов в Петербурге проживал Федор Федорович Монигетти, работавший служащим представительства резиновой фабрики «Богатырь», умер в 1918 году583. Трагическая судьба его сына Константина Федоровича Монигетти в эпоху революции стала предметом недавнего научного исследования, опубликованного в журнале «Родина». Константин Федорович родился 19 марта 1890 года в Петербурге, окончил 1-ю гимназию в Екатеринославе (1908) и Владимирское военное училище (1910). Служил подпоручиком 49-го пехотного Брестского полка в Севастополе. В 1913–1914 годах он учился в Императорской Николаевской военной академии, но образование не закончил из-за начавшейся Первой мировой войны. После революции служил в Красной армии (1919), но при отступлении армии от Киева «остался в городе и перешел на сторону белых»584. Впоследствии он объяснял свое бегство из Красной армии необходимостью остаться при больной жене. Перейдя к белым, Константин Федорович вскоре попал под арест за службу у красных, его приговорили к семи годам лишения свободы, но освободили по амнистии за день до взятия Екатеринодара большевиками. Разжалованный в рядовые, он должен был отправиться на фронт, но предпочел покинуть часть. В 1920–1924 годах он жил под чужим именем, пока не был арестован на ярмарке в Нижнем Новгороде по доносу жены. За дезертирство из рядов Красной армии и проживание под чужим именем его приговорили к расстрелу, который во время судебного заседания был заменен пятью годами заключения с лишением прав на три года. Благодаря ходатайству наркома Ворошилова Монигетти подрабатывал литературным трудом585. Осенью 1926 года его досрочно освободили, а в следующем году по случаю десятой годовщины революции по амнистии с него сняли судимость. Константин Федорович поселился в Днепропетровске и даже устроился преподавать в горный институт. Но в декабре 1930 года его вновь арестовали и обвинили в контрреволюционной деятельности и организации военного восстания. Виновным он себя не признал, но был приговорен к расстрелу. Родственники обратились к Калинину с просьбой о помиловании. В помиловании было отказано, и сестре Монигетти сообщили о том, что ее брат расстрелян. В 1959 году его вдова обратилась к военному прокурору Киевского округа с просьбой о пересмотре дела и реабилитации мужа. В одном из ее обращений говорилось: «…моего мужа, благодаря итальянской фамилии. считали и сейчас считают иностранцем. Это недоразумение – мой муж русский. Фамилию Монигетти он носил не по отцу, а по отчиму Федору Федоровичу Монигетти. Мать его была уроженка Смоленской области и вышла второй раз замуж за Монигетти Ф.Ф., имея от первого брака двух детей – моего мужа и его сестру, которых он усыновил»586. После обращения вдовы дело Константина Федоровича отправили на проверку, в ходе которой выяснилось, что «показания по делу Монигетти ни на чем не основаны, а сам он репрессирован незаконно»587.