– Рассудит история…

– История в таких случаях молчит!

Не услышал Жора, что дальше сказал «фиолетовый», маячивший перед ним в каком-то лиловом облаке. Разобравший вдруг Жору хмель уносил его на упругих покачивающихся волнах, то увлекая во тьму, то снова выбрасывая на поверхность, и Жора видел стол, отодвинутый ближе к двери телевизор, горящие угли в печке и двух непонятных людей, шептавшихся у огня, говоривших о чём-то важном, чего он по-прежнему не понимал, а потому, не дождавшись конца этого бредового диалога, осушил залпом стоявший перед ним стакан… Огненная волна обожгла всё внутри и начала заполнять мир снаружи… накрывая комнату и людей, а потом, схлынув, обнажала то спину цыганки, вглядывавшейся в телевизор, то сгорбившегося над столом Борисовича, тот угрюмо смотрел в пространство перед собой. Наконец, Жора не смог больше сопротивляться – отодвинулся от окна, прислонился к стенке, и сон окончательно овладел им.

Сон, приснившийся Жоре, был странен.

Он увидел себя в иной реальности, узнаваемой по жёлтому свету без солнца и безмолвию мерцавших образов, – в реальности, которую рождает мозг.

Он увидел себя в хате Константика за столом, только стол и комната были такими длинными, что Жора не мог видеть их конца. Рядом с Жорою, под иконами на месте наследника-иностранца сидел серый незнакомец. Другим концом стол простирался в бесконечность… и два ряда сидевших друг против друга людей казались Жоре такими же бесконечными. Сам он сидел на своём месте, спиной к стене, только на стуле, а не на лавке, и между ним и серой расплывающейся фигурой за левым концом стола были ещё две женщины. И все люди, знакомые и незнакомые, были освещены жёлтым, будто электрическим светом – вглядевшись, Жора узнал всех виденных сегодня обитателей лесного лагеря, перемешанных с какими-то неизвестными личностями. Тут были даже дети…

Почему-то он знал, что все эти люди собраны здесь специально, и никто не смеет уйти, выдвинуться назад из-за стола со своим стулом…

Жора подался вперёд – и не смог, нельзя было наклониться. Откинулся было назад – мешала спинка стула, но даже шея, и та не могла согнуться, затылок чувствовал сопротивление. И двигаться можно было только в одной плоскости, параллельной столу: вправо-влево. В плоскости же, перпендикулярной столу, любые движения давались с неимоверным трудом – даже вытянуть руку или наклониться вперед было невозможно, точно какое-то силовое поле или невидимая преграда превращали сидящих в узников этого стола.

И Жора опять-таки знал, что все эти люди испытывают давление…

Неожиданно звук резко отодвинутого стула раздался в гуле едва различимых голосов, и белокурая девушка справа от Жоры, отодвинувшаяся на своём стуле, бессильно обмякла, уронив руки, как плети, голова её опустилась на грудь. Сосед её резко вскочил, рванувшись к женщине, но невидимая сила скрутила его и уничтожила их обоих. Два отодвинутых к стене стула были свободны.

С неимоверным трудом Жора повернул голову сначала вправо, потом влево и понял, какая сила требовалась тем двоим… Серый расплывчатый незнакомец во главе стола выглядел теперь иначе. Пульсирующий, светящийся двумя цветами силуэт человека, с которого содрали кожу – это было переплетение сетей сосудов: красных, вероятно, артериальных, и синих – венозных. Красно-синяя голова и красные прозрачные руки…

Жора знал, что видит его таким один он, как и суть всего известна здесь только лишь ему одному… И тому, «расплывчатому», чья эволюция намного опередила человеческую, и цель его появления здесь – задержать эту человеческую эволюцию, эволюцию тех, которые готовы были почему-то совершить скачок, измениться, преждевременно перешагнуть черту… И этого нельзя было допустить! Всё это читал Жора в мыслях «серого», превратившегося в светящийся силуэт. И самое главное – «серый» знал, что Жора знает…

Незнакомец как будто бы жалел Жору и всеми силами желал того, чтобы Жора сохранил тайну, не высказал свою осведомлённость, своё знание. Иначе… Иначе с Жорою пришлось бы сделать то же, что с теми двумя, исчезнувшими… И «серый» этого не хотел.

Жора видел странного человека то серым, то светящимся-разноцветным и с горечью ощущал, что отныне вся его жизнь – в молчании. Но как примириться с этим? Что выбрать? Молчание или неизвестность? Что будет, если он вдруг… Он не мог сделать выбор…

В этот миг два новых человека, поднявшиеся откуда-то с дальнего конца стола, подошли к Жоре и уселись на свободные стулья. Один из них был Редько, вальяжно помахивавший какой-то бумажкой в руке, а второй… Вторым был школьный друг Пашка – совсем такой, как тогда, после игры в футбол, когда они выиграли у десятиклассников – длинный и тощий, в спортивной майке и синем обвисшем трико, но со счастливым лицом, с прилипшими ко лбу волосами… И совсем не такой, аккуратно причёсанный, каким запомнился навсегда в гробу – новый чёрный костюм, белая рубашка с галстуком… Пашка, которого придавило плитой на стройке.

Редько небрежным жестом, как протягивают колоду карт, положил на стол перед Жорой свою бумажку, похожую чем-то на театральную программку… Это был билет куда-то… на второе число. То ли место было второе… И пока Жора близоруко рассматривал издалека этот билет, раздумывая, брать его или нет, но так и не взяв, двое пришедших встали и, слегка обнявшись, ушли обратно по узкому проходу между стульями и стеной, небрежно задевая сидевших.

И тут Жора увидел девочку, вдруг очутившуюся на столе и бежавшую по столу танцующей детской походкой… Он замер, силясь понять, как проделала она всё это секунды назад прямо у него на глазах…

Ребенок сидел напротив, справа, через несколько человек… Жора сразу заметил знакомое лицо, почти уже что-то припоминая, где он его видел, но выпустил из внимания, отвлечённый всем остальным… И вдруг эта девочка, как может только ребёнок, встала без всяких усилий – слегка подпрыгнула, а потом… Нет, даже и не подпрыгнув, легко подняла колено, поставила ногу на стул – очутилась на стуле. Согнув ногу ещё раз, пружиняще подскочила в воздух и, приземлившись уже на стол, помчалась, подпрыгивая и танцуя, как по дороге. Она бежала уже мимо Жоры к двухцветному незнакомцу… Она двигалась вроде бы и в незапрещённом направлении, но лихо обрела свободу, не выйдя из-за стола… Не выйдя, а попросту, оказавшись на нём – обманув всех, словно так и нужно.

Девочка подняла руку над головой, и что-то в руке сверкнуло так ярко, точно сияли волосы и сама ладонь.

Жора зажмурился, а когда снова открыл глаза, увидел хату Константика в полумраке, красноватые угли в печке, неубранный стол и спину цыганки, перебравшийся к телевизору со своей табуреткой. Борисовича не было – старый учитель ушёл.

Оба иностранца, не заметившие, что Жора очнулся, сидели под иконами в конце стола и, беседуя вполголоса, укладывали что-то в свою дорожную сумку. И когда Жора рассмотрел, что же такое они укладывают, и услышал, о чём таком говорят, он побольней ущипнул себя за колено, чтобы проснуться.

Он ущипнул себя ещё раз… Но иностранец в ярко-васильковом свитере, обтягивающем его фигуру до подбородка, по-прежнему сидел за столом, не сменив своей властной, почти неподвижной позы, с сосредоточенным спокойным лицом… А Пепка клал что-то в синюю дорожную сумку.