* * *

На Северное море, казалось, особо не повлияло гренландское происшествие. Сады Пиппет-холла не затопило, хоть он и сильно изменился.

Нынче на его обширных землях расположились палатки и шалаши. Постепенно на месте брезентовых тентов и навесов стали появляться более надёжные укрытия, поселенцы провели электричество. В постройках понадёжней в первую очередь появилась канализация.

В главной зале большого старого особняка времён Якова I была устроена столовая.

Около двух тысяч людей расположились на постой в этом величественно возвышающемся здании. Джейн Сквайр гордилась своим поступком, памятуя о том, как во времена её юности родители приютили здесь одну еврейскую семью. Теперь же она даёт кров множеству беженцев. Хотя Джейн предполагала, что в стенах этого прекрасного дома в последний раз кто-то находит спасение — ведь вышедшее из берегов море уже почти готово поглотить его.

Если бы не помощь сына, Джона Мэтью, она бы вряд ли справилась. К её вящему удивлению, столь многого удалось достичь благодаря предприимчивости юного Берти Хейза, которого она прежде называла не иначе как праздношатающейся ящерицей, страстно влюблённой в Беттину. Берти так и не поехал в Норфолк исследовать средневековый замок Акре, получив взамен убежище в Пиппет-холле. Однако проблема переселенцев очень его заинтересовала. Люди с западных берегов Англии, Уэльса, Ирландии, под натиском стихии были вынуждены покинуть дома. Большинство нашло пристанище на континенте. А две тысячи приехали сюда, под опеку Берти, Беттины и Джейн.

Джейн окружила заботой и отца, Томаса Сквайра, который лежал на кровати в одной из комнат наверху. Большую часть дня он находился в беспамятстве.

Лаура Най, давняя сердечная привязанность Томаса, прилетела с юга Франции, узнав о том, что ему недолго осталось. Она сидела рядом с ним почти круглые сутки, срывающимся голосом зачитывая главы книги «История упадка и гибели Римской империи[34]» Эдуарда Гиббона — то громко, с внятной актёрской дикцией, то задумчиво глядя на пейзаж за большими окнами, который она впервые увидела ещё будучи юной и безвестной.

Хотя она вовсе не хотела умирать, но полагала, что смерть Сквайра неминуемо подорвёт её тягу к жизни. Накануне Рождества ей стукнет восемьдесят три. Кости её истончились, да и сама она на последнем издыхании.

На размышления, помимо всего прочего, Лауру натолкнуло утверждение Гиббона в последней главе: «И место, в котором они находились, и открывающееся перед ними зрелище доставляли немало мотивов для нравоучительных размышлений о превратностях фортуны, которая не щадит ни людей, ни самые великие из их произведений, и которая низвергает в общую могилу и империи, и города; они сошлись в убеждении, что, судя по прежнему величию Рима, его упадок был более ужасным и более прискорбным, чем упадок какого-либо другого города».

Лаура считала, что Гиббон много сказал о возможности создания сверхгосударства. Объединённая Европа — всего лишь красивая мечта. И движимая не только экономическими соображениями финансистов, но и простыми людьми, в прошлом натерпевшимися бед из-за собственных проявлений национализма и ксенофобии. Все они, как и сама Лаура, имели идеалистические представления об образовании ЕС, считая его даром свыше, воплощением миролюбия и всеобщего равенства, способом искупления своей вины, оправдания суровых исторических реалий, которые Гиббон считал «несколько большим, нежели преступность, безрассудство и другие выпавшие на долю человечества беды».

Разве подобные идеалистические воззрения стоит ставить на кон войны? Пожалуй, ей не стоит жить в ожидании дальнейших событий.

В комнату неожиданно вошла сиделка Гиббс — с идеальной осанкой, чопорная, хмурая.

— Мадам, мне нужно перевернуть сэра Тома.

Лаура поднялась, кости её заскрипели.

Набравшись смелости, она спросила Гиббс:

— Похоже, я вам не нравлюсь? Чем же я вас обидела?

— Ничего подобного, мадам, — спокойно ответила та. — Понимаю вашу сильную привязанность к сэру Тому, и меня это ничуть не задевает. Я всего лишь сиделка.

— Не скромничайте! Вы здесь очень важная персона.

— Не по своей воле.

Она была непреклонна. Таким образом закончив разговор, Гиббс подошла к кровати.

Лаура переместилась к окну и принялась рассматривать окрестности: ряд строений, одна-две старых машины и грузовик, припаркованные у дальних заграждений, люди, протягивающие кабели линии электропередач. В октябрьском полумраке Лаура приметила фигуру Джейн, несущую большую бутылку воды, и Берти — на подхвате. Они всегда помогали друг другу.

«И почему я такая эгоистка? Сама себе в тягость… Чувствую себя здесь, как птица в клетке. Не ради любви приехала я сюда из Франции, лишь из желания покрасоваться», — сказала сама себе Лаура и ещё раз подумала о гордом и непримиримом характере сиделки.

Как только Гиббс вышла и Лаура снова присела на стул рядом с кроватью, сэр Томас пошевелился и открыл глаза с затуманенными от желтухи зрачками.

Уставившись куда-то вдаль немигающим взглядом, он сел и опёрся на подушки.

— Том, дорогой…

Его рот широко раскрылся.

— Том! Это я, Лаура.

Она протянула руку, но не дотронулась до старика.

— Je suis arrive a moi[35], — с трудом проговорил Том, закрыл глаза и упал на кровать. Она так и не поняла, почему он произнёс эту фразу, да ещё и по-французски. И никто не смог ей объяснить.

На улице становилось прохладно. Берти и Джейн обходили поселение, выслушивая просьбы, вопросы и жалобы беженцев. Окончив свою миссию, Джейн направилась к припаркованному у изгороди грузовику.

Она уже раньше говорила с его водителем, который сейчас стоял, удобно прислонившись к капоту и покуривая трубку.

— А, миссис Сквайр, добрый вечер! Вы по-прежнему воплощение доброты в этом поместье?

— Почему бы и нет, мистер Коул? Как поживаете?

— Зовите меня Падди. Фэй отправилась в деревню, я предоставлен сам себе. Выпейте со мной чего-нибудь!

— Нет, спасибо.

Он наклонился в её сторону.

— А что вам мешает? Или считаете подобное предложение непристойным? Или я для вас слишком прост?

— Ничего подобного, мистер Коул. Просто у меня ещё очень много дел.

— Неужели прямо сейчас? Мне вот в жизни не приходилось много работать! Я только рисовал. Это такой вид безделья. А потом цунами выгнало меня из дома, из родных мест.

— Не понимаю, как вас занесло настолько далеко!

Он усмехнулся и поскрёб затылок.