Ингрид потянула поясок халата, затем сняла халат с плеч, и он невесомо скользнул по бедрам и мягко упал к ногам. Ее тело светилось в темноте, словно жемчуг, впервые увидевший солнечный свет.

— Ты ведь не спишь, — тихо сказала она. Седов откинул одеяло, сел и, положив руки ей на бедра, привлек к себе. Она уперлась ладонями ему в плечи, будто все еще сомневалась в чем-то, но постепенно сопротивление ослабло, и он прижался лицом к ее груди, ощущая мягкость ее и теплоту.

Он почувствовал, как она дрожит, заставил лечь и обнял, словно пытаясь согреть, но тут же понял, что ей не холодно — она решилась, и это был трепет нетерпения, предваряющий взрыв эмоций, дрожь сдерживаемых желаний, готовых прорваться сквозь стену условностей.

Он и сам был в таком же состоянии и еще успел, в который раз, удивиться — казалось бы, что нового может ждать человек от обладания другим человеком, но, тем не менее, новый партнер всегда пробуждает подобные эмоции. Может быть, эти ощущения несколько притупились и были уже не столь ярки, как в юности, однако все еще были способны бросить его в пропасть наслаждения. Ожидаемого, знакомого, но все равно желанного и, отчасти, непредсказуемого.

Они спешили. Они очень спешили утолить свою страсть и, может быть, поэтому все произошло стремительно, как прыжок в ледяную воду — короткий полет, яростный взрыв, который разносит на атомы, и вновь обретение своего тела, усталого, еще дрожащего последними спазмами наслаждения и благодарного тому, кто принес эту радость и короткое забытье.

Потом они сидели перед погасшим камином, пили сухое вино, и целовались кислыми и терпкими от вина губами. Губы Ингрид были мягкие и прохладные, а вся она была расслабленная и нежная. А потом ее губы стали жадными и требовательными, и когда она прошептала: «Пойдем наверх», он поставил бокалы на пол, подхватил ее на руки и понес по лестнице. Она прижалась лицом к его груди и тело ее стало удивительно легким. Или это он вдруг стал необычайно сильным? Может, это она придала ему сил любовью, может, это ее он искал всю жизнь?

Теперь они не торопились. Ингрид взяла инициативу на себя, мягко удерживая его, если он пытался помочь ей. Она будто исследовала его тело, его реакции, касаясь губами, мягкими пальцами, возбуждая и останавливая, отдаваясь и ускользая, и он, наконец, не выдержал и взял ее почти силой, и она сопротивлялась, сколько могла, но, в конце концов, уступила. Это была буря, ураган, смерч, подхвативший, завертевший и, наконец, бросивший их с высоты, оставив среди смятых простыней обессиленных, задыхающихся и покрытых потом.

Ингрид никак не могла успокоиться — она дрожала, как в лихорадке, судорожно дыша и всхлипывая, как ребенок, готовый расплакаться. Седов, почувствовав, что она на грани истерики, обнял, успокаивая и слегка покачивая, начал шептать на ухо бессвязные нежности.

Постепенно ее дыхание выровнялось, тело расслабилось, и он понял, что она заснула, доверчиво прижавшись к нему.

Это было давно забытое чувство — человек доверился ему настолько, что заснул в объятиях, спрятавшись в них, как в материнской утробе. Без мыслей, без сомнений и сожалений, забыв обо всем, что тревожило, как о второстепенном и ненужном. До этого у него было так с единственной женщиной, с Хелен, но тогда он был почти мальчишкой, и они любили друг друга до беспамятства. Неужели все вернулось? Седов долго лежал, прислушиваясь к дыханию Ингрид и, наконец, почувствовал, что тоже засыпает. Последняя его сознательная мысль была о том, чтобы не растерять, не растратить то чувство, которое пришло к нему вновь после тридцати лет скотских соитий и техничного, но бесстрастного секса.

Сквозь сон пробилось жужжание какого-то насекомого, неведомо как попавшего в комнату Ингрид. Судя по силе звука размеры насекомого варьировались между воробьем и вороной, поэтому Седов героическим усилием заставил себя открыть глаза и приподняться на постели.

— Меня будить? — пробормотал он, вспоминая, есть ли что-нибудь тяжелое в спальне, но тут же понял, что жужжит не какой-то зловредный жук, а его личный коммуникатор, и вскочил с постели.

Утихомирить прибор надо было быстро, пока не проснулась Ингрид. Он огляделся в поисках своей одежды и вспомнил, что раздевался внизу, в зале, где спал, когда к нему пришла Ингрид. Странно, но писк коммуникатора он слышал отчетливо, будто тот был где-то здесь, в этой комнате. Ингрид что-то пробормотала во сне.

— Тихо, тихо, тихо. Тс-с-с, — зашипел Седов.

Причмокнув, Ингрид перевернулась на другой бок.

Седов сбежал по лестнице, и, нашарив коммуникатор в куче одежды, прошел на кухню и включил там свет. Налив себе стакан сока он только после этого ответил на вызов. Это могла быть Жаклин, или Кристина, но мог быть и Юрген.

Экран был темным.

— Так, — сказал Седов неприятным голосом, — или вы включаете видео, или я заношу ваш номер в черный список.

— Не надо меня в черный список, — сказала появившаяся на экране загорелая до черноты физиономия, слегка лопоухая, с выгоревшими ресницами и светлыми волосами, торчащими, как иголки сумасшедшего дикобраза.

— Лешка, — Седов развернул экран в полный масштаб, откинулся в кресле и расплылся в радостной улыбке, — привет, клоп. Классно выглядишь.

За спиной Лешки, на фоне голубого неба, шелестела листьями пальмовая рощица.

— Привет, пап. Ты тоже ничего, — ухмыльнулся «клоп».

— От кого ты узнал этот номер?

— Тетя Кристина дала.

— Она ничего не велела мне передать?

— Она сказала, что много чего хочет тебе сказать, но это при личной встрече, — Лешка подумал, наморщив лоб. — По-моему, она сердится и поэтому не захотела передавать через меня. Еще она просила передать тебе привет от Жаклин. Кто это?

Так, старая знакомая, — небрежно сказал Седов.

— Ты где сейчас?

Седов отхлебнул сока, пожевал губами.

— Вообще-то на Земле. А что?

— Да это я так, — махнул рукой Лешка. Он оглянулся и, подавшись к экрану, сказал, понизив голос: — Пап, у меня тут вопрос. Ну, в общем, я хотел с тобой поговорить, спросить кое о чем.

Сергей, довольно улыбаясь, откинулся в кресле, «…и пришли они к нему и спросили: о, мудрейший…», — вертелось в голове. Он кашлянул, чтобы придать голосу значительность, и сказал:

— Слушаю тебя, сынок. О чем ты хотел поговорить?

— О сексе.

— …

Почувствовав, как у него ползут вверх брови, а челюсть наоборот отвисает, Седов поспешно прикрыл лицо ладонью, делая вид, что растирает его, прогоняя остатки сна. Да, он видел Лешку полгода назад, когда приезжал к нему в колледж. Парень был, как парень, гонял в футбол, покуривал втихомолку, пробовал пиво… И как изменились его интересы за какие-то шесть месяцев! Тогда Лешка на девчонок и не смотрел, уж это Седов заметил бы.