— Получилось? — спросила я.

— Посмотрим, — Дрюпин пожал плечами и откинул дверь.

Мы вернулись в комнату. Разгром принял окончательный и бесповоротный вид. Но мы, кажется, добились успеха. Дверь, в которую упиралась толкательная труба, оказалась выдавлена, все, как рассчитывал Дрюпин. Трубы оказались погнуты и разворочены. С потолка капала вода. Копоть. Грязь. Одним словом, разруха.

— Надо тащить этого клыкозавра в медотсек, — сказал Дрюпин. — Пока не поздно. Хотя мне кажется — уже поздно…

— Ничего не поздно, — подал голос Клык. — Я еще вас два раза переживу. Тащи меня, Дрюп, а то во сне тебе являться буду, не отвертишься.

Здравствуй, дорогой дневник!

Сегодня опять не лучший день в моей жизни, это однозначно. Сегодня, в неизвестный день неизвестного года, со мной произошло много странного. Страшного. Так что у меня До сих пор дрожат руки, пальцы с трудом держат ручку, а сердце бьется, бьется.

День, исполненный ужасом.

День кошмара.

В этот день мы отправились на склад.

С утра, то есть как проснулись, даже без завтрака. У меня аппетита не было, у Дрюпина болели кишки, и он ограничился холодным чаем, Клыку я занесла поднос с макаронами. Клык поправлялся. Подозрительно быстро. Рана уже подсохла, швы вспучились, и Клык их задумчиво расковыривал, мне он обрадовался. Сказал, что вчера было весело и что надо бы что нибудь подобное повторить, только пусть еще Дрюпин для смеха руку себе сломает. Так что с Клыком было все в порядке.

Клава вообще не показывалась. Дрюпин предложил, что она повесилась, я сказала, что это вряд ли — такие, как Клава, не могут повеситься. Ну, разве что от радости. Скорее всего, она просто стеснялась.

Дрюпин вооружился своими самодельными инструментами, я взяла заточенную титановую рейку, не знаю, где ее Дрюпин раздобыл, но оружие получилось весьма и весьма неплохое — я потренировалась на выдернутых волосах и весьма успешно их разрезала. На рукоять Дрюпин намотал разноцветную проволоку и умудрился сделать даже узор. Все таки у него золотые руки. И голова отличная, в технические гении просто так не записывают.

— Как у нас со светом? — спросила я.

Дрюпин продемонстрировал изобретение — большой аккумулятор, к которому он прикрутил несколько светодиодных фар.

— Будет как днем. Вот еще кое что…

Он сунул мне тяжелую короткую трубку с двумя торчащими штырями, видимо, шокер.

— Это разрядник, — пояснил Дрюпин. — Конечно, по настоящему мощную штуку сделать не получилось, но…

— Спасибо, — я сунула шокер в рюкзачок. — Пойдем, что ли?

Дрюпин кивнул, впрягся в аккумулятор, установленный на шарикоподшипники, и мы двинулись в сторону склада.

Это далеко, час добираться. Вообще, комплекс огромный. Я всякий раз пытаюсь представить, как его выкопали, и не могу. Хотя сейчас всяких могучих машин много. А может, тут и раньше пещеры были, их просто взяли и приспособили.

Склад располагается на первом уровне, ниже столовой. Есть еще уровень нулевой, но он затоплен водой. Дрюпин думает собрать акваланг, но не знаю — лезть с самодельным аквалангом в затопленный уровень представлялось мне абсолютным риском, я бы туда и с заводским не полезла. К тому же вода там явно грязная, ничего не видно. И наверняка какая нибудь дрянь обитает. Паразиты. Вопьется такой в ногу, потом раз–раз — ив глаз пролезет. Быстренько ослепнешь.

Склад мы, конечно, уже исследовали, меньшую его часть. На самом деле он огромен, мне кажется, что в нем несколько футбольных полей, во всяком случае, противоположную сторону мы не видели, я думаю, не добирались даже до середины. Раньше у нас не было портативного света, в те два раза, что мы выбирались на склад, в качестве освещения использовали факелы. Куда с факелами отправишься?

— Я думаю, мы найдем здесь много полезного, — рассуждал Дрюпин по пути. — Мне кажется, сюда эвакуировали технические коллекции. Частные, может, а может, из политехов. Ты видела, какие там машины?

— Четырехколесные.

— Четырехколесные! Это же коллекционные экземпляры! Там позолота, там кевлар, там красное дерево! Это не машины, это произведения искусства!

Дрюпин восхищался, я нет, я равнодушна к вещам. Красное дерево и слоновая кость не вызывают во мне трепета, я даже на оружии не люблю всей этой ерунды — гравировок, резьбы. Я за простоту. Все эти японские мечи, выкованные в медитации, в крови и в поту на протяжении трех лет, меня не впечатляют. Потому что я знаю, что банальный супербулат, отжатый в печах критического давления, рубит любой японский меч как тростник. Знаю, что любой искусственный алмаз гораздо чище и прочнее природного. И вообще, мне гораздо больше нравятся книжки без картинок.

— Мне кажется, тут что то вроде сокровищницы, — продолжал Дрюпин. — Ван Холл, он обожает дорогие вещи. Я слышал, у него есть такие вот хранилища, в которые он собирает свои ценности — картины, статуи, скульптуры, музыкальные инструменты. Есть подземные библиотеки, есть хранилища старинных вещей, а здесь вот техника. Ван Холл любит технические штуки, я думаю, найдем что…

Мы добрались до лестницы и потащились вниз. Аккумулятор грохал по ступеням и то и дело поддавал Дрюпина в поясницу, Дрюпин с трудом удерживался. По лестничному пролету раздавалось гроханье, отчего мне казалось, что мы спускались в пасть чахоточного великана. Мне представлялось, что мы являли собой жалкое зрелище, с другой стороны, это полезно для души. Когда у тебя в руках два «теслака» с полными обоймами, когда на голове шлем с универсальным визором, когда на плечах броня, смонтированная с экзоске–летом, способным выдержать свалившегося на тебя слона, когда ты… Короче, ты чувствуешь себя властелином мира. А когда чувствуешь себя властелином мира, начинаешь этот мир несколько неправильно воспринимать. Так что угодить в ситуацию, когда у тебя из оружия всего лишь заточенная железяка, полезно.

Впрочем, Дрюпин так не считал. Пока мы сползали по лестнице, он рассуждал об общей несправедливости бытия и о частной несправедливости — по отношению к нему лично. Он, как человек, представляющий несомненную пользу для развития человечества, должен быть спасен и применен для великих целей, а он тут сидит и выпаривает из подшипников технический вазелин, от которого нет никакой пользы.

— Ну, почему? — вопрошал он. — Почему оно так? Я ведь полезен, у меня идеи…

— А может, ты не полезен, — остановила я это словоот–деление.

— То есть как? — Дрюпин остановился.

— То есть так. Может, ты уже отработанный материал?

— Как это? — Дрюпин изменился в лице.

— Так. Вот представь — ты был нужен на определенный срок, и тебе в голову вмонтировали часовой механизм. Бомбу замедленного действия…

— Нет у меня никакого механизма! — воскликнул Дрюпин. — Я проверял! Проверял!