А Дрюпин был уперт, он волок и волок ванну и все таки ее выдрал. После чего дотолкал ванну до своей трубы и расположил ее под толстой частью. Затем начал ломать мебель. Ту, что еще можно было сломать. Стулья, стол, комод, кровать. Книги стал рвать. У меня много книг скопилось, я их из библиотеки понатаскала, пробовала читать. А не получилось у меня читать, начну, читаю–читаю, а потом все, не могу. Интересно вроде, а не идет, спать хочется.

— А мне что делать? — спросила я.

Дрюпин поглядел на меня, поглядел на гору нажеванной бумаги.

— Все, — сказал он. — Хватит.

Он собрал всю эту бумагу и стал засовывать ее в пространство между стенками труб. Засовывал партию, затем утрамбовывал палкой, засовывал — утрамбовывал, тщательно, со знанием дела.

— Дрюпин, ты придурок, — вещал Клык. — Я тебя ненавижу, ты у меня котлеты украл, я помню… украл и сожрал за углом, гадина…

А я вытащила еще один зуб, на этот раз коренной. И снова едва не заплакала. Если уж зубы выпадают, то вряд ли можно рассчитывать на тихую старость.

Дрюпин между тем продолжал забивать в трубу жеваную бумагу, насколько я поняла, он собирался использовать ее в качестве сальника. Чтобы труба правильно скользила и не перекашивалась, все понятно, я бы никогда не додумалась — сальник из жеваной бумаги, определенно гений. Кулибин.

Кулибин–Кулибин, а зубы у меня сыплются только так, скоро стану как старушка.

— Что теперь? — спросила я и услышала, что мой голос несколько изменился, выпавшие зубы начали сказываться.

Дрюпин это, кажется, заметил, посмотрел на меня странно, но ничего не сказал. Он закончил с жеваными книгами и вернулся к книгам рваным. Продолжил их рвать и кидать в ванну. Я стала ему помогать, хотя книги мне, если честно, было жаль, они все были новые, недочитанные, прожившие свою жизнь наполовину в лучшем случае. По моей вине.

Клык тоже нам помогал, бормотал всякий бред, отвлекал нас от звука рвущейся бумаги.

— …И вот тогда они и пошли в этот город. Странствующий рыцарь, он прикидывался дурачком, а на самом деле был как ты, хитрый Дрюпин…

Постепенно ванна заполнялась горючим барахлом, и я начинала понимать, что собирается сделать Дрюпин. Кажется.

— …Тебя только, Дрюп, в рыцари не примут, у тебя ноги кривые… А нет, туда только с кривыми ногами и принимают… Но тебя и с кривыми не возьмут, недостоин…

— Кажется, готово, — Дрюпин осмотрел свое творение. — Можно испытать.

Он принес ведро с водой и вылил его в железный конус, соединенный с краном. К крану привязал проволоку. Все осмотрел, все проверил.

— И как оно работает? — поинтересовалась я.

— Просто. В теории это все очень просто. Это что то вроде парового двигателя, — пояснил Дрюпин. — Тут вот…

— Я узнал тебя! — захрипел Клык. — Ты брат Черепанов! Мама, с детства мечтал…

— Короче, принцип тот же, — закончил Дрюпин. — Разогретый пар давит на поршень из прессованной кожи…

— Все взорвется к чертовой матери, — пообещал Клык. — Я в этом просто уверен! Пойдут клочки по закоулочкам… Дрюпин, ты меня порадовал!

— Может и взорваться, конечно, — согласился Дрюпин. — Но другого выхода я не вижу. Надо попробовать. На всякий случай мы спрячемся в туалете…

— Сами прячьтесь в туалете! — возмутился Клык. — Я лично не хочу. Я желаю встретить опасность лицом к лицу, как подобает мужчине. Пусть в сортире братья Черепановы прячутся, я нет!

Но мы не стали его слушать, взяли и отнесли, как он ни орал. Дрюпин разжег в ванной огонь. Бумага загорелась быстро, затем задымили дрова, Дрюпин с сожалением заметил, что не осталось никакого времени на наддув, он бы увеличил степень нагрева.

— В ад с турбонаддувом! — изрек из туалета Клык. — Дрюп, ты омерзителен, подойди, я огрею тебя костылем… Где мои костыли?

Клык пустился браниться по поводу исчезнувших костылей, которые, кстати, Дрюпин использовал в качестве кочерги, ворошил ими топливо для равномерного горения.

Огонь постепенно разгорался. Дрюпин добавлял в него бумагу, куски деревянной мебели, одежду, все одинаковыми порциями, чтобы не погасло. Ванная концентрировала тепло и направляла его вверх, к чугунной трубе, которая постепенно нагревалась.

— Нужен хотя бы час, — сказал Дрюпин. — Надо повысить температуру, надо выдержать. Нужно топливо… У тебя что нибудь есть еще?

— Одежды мало у меня… То есть я все почти отдала…

— Киньте меня в костер, — заявил Клык. — Я хорошо горю, создам нужную температуру. А из Дрюпа можно сало вытопить, оно тоже хорошо. А Сиренька плохо гореть будет, она тощая…

Дрюпин оглядел комнату. Топлива на самом деле было немного.

— Ладно, хватит, наверное.

Дрюпин продолжил поддерживать огонь. От ванны распространялось тепло. Вентиляция не справлялась, и комната постепенно наполнялась дымом, я то и дело кашляла, а Клык пел. Пел самодельную песню, в которой повествовалось о нелегкой судьбе бобров Вологодской области, складную и смешную настолько, что я испугалась, что Клык сошел с ума. По–настоящему и бесповоротно.

Дрюпин разделся до штанов, кинул в огонь куртку и футболку и стал похож на кочегара. Ворочал, пыхтел, разгонял искры. Искры кружились под потолком, сбивались в стайки, покачивались и не таяли. Как живые. От этих искр Дрюпин казался волшебником, казалось, что он этими искрами как то управляет, во всяком случае, они колыхались в такт дрюпинским движениям, что было красиво.

Время текло медленно, искры шевелились, и меня опять потянуло в сон, и, кажется, я опять отключилась, но тут Дрюпин затряс меня за плечо.

— Все готово, — сказал он. — Прячься.

Я укрылась в туалете. Клык лежал на полу и похрапывал, дышал громко, но равномерно. Дрюпин громыхнул еще чем то и присоединился к нам.

— Сейчас, — сказал он, наматывая на палец проволоку. — Сейчас.

Он дернул.

В комнате зашипело и почти сразу завизжало, так громко, что у меня заложило уши. Стены затряслись, затем грохнуло, мощно, точно в комнате взорвалась граната. Дрюпин оттолкнул меня, схватился за ручку двери туалета и захлопнул ее.

Грохнуло еще раз, в дверь лязгнул кусок железа, и тут же по полу потек горячий пар, и туалет наполнился им почти мгновенно.

У меня выпадают волосы, у меня выпала половина зубов, теперь меня еще сварят. Жизнь удалась.

Пар продолжал вытекать, с каждой секундой становилось все горячее и горячее, я чувствовала, как начинает вскипать кожа, а Дрюпин начал орать и бить ногами. Очнулся в очередной раз и Клык.

— Вот и все, — сказал он философским голосом. — Мы в пароварке.

Впрочем, длилось это недолго. Через несколько секунд пар остыл, дышать стало не больно, мы открыли глаза.