Моя тень медленно растягивается в улыбку, тёмный серп расширяется на траве.

– Положи в ступку яблоко и ведьмин орех, залей водой и растолки в кашицу.

Я делаю, как она говорит, морща нос от тошнотворно-сладкого запаха гнили.

– И что мне с этим делать? – спрашиваю я, взяв в руку розу. – Ой! – Я случайно уколола себе палец шипом. Большая капля крови падает в ступку.

– О боже, Дара, неужели я только что испортила…

– Великолепно, – говорит она. – Ты сделала то, что должна была сделать. Теперь возьми три лепестка и растолки их в ступке.

– Мама Лукаса так любила свой сад, – тихо говорю я, картина пожара, обращающего цветы в пепел, потихоньку жжёт мой мозг.

– Ну, его же больше нет, верно? – говорит Дара.

Яд в её голосе ошеломляет меня, на глаза наворачиваются слёзы. Несколько капель падают в ступку.

– Дара, зачем…

– Слеза горечи – предпоследний компонент.

Что-то горячее, липкое и тугое растёт у меня в груди.

– А какой последний?

– Волос с твоей головы.

– И всё?

– Просто помешай в ступке и зажги свечи.

– Почему тогда всё это должен делать ткач теней?

– Когда смесь будет готова и свечи зажжены, ты должна распределить кашицу по моей теневой форме. Никто, кроме тебя, не может меня коснуться. Потом укутай меня тенями.

Я пожимаю своей тени руку и, послав ободряющую улыбку, хотя сама вовсе не чувствую уверенности, вырываю волос у себя с головы. Эта боль длится всего секунду, но зато мой палец всё ещё пульсирует в том месте, где в него впился шип.

Я не обращаю на это внимания, полностью сосредоточившись на смеси и прислушиваясь к доносящимся из чащи звукам погони. Я знаю, что это солдаты, и только вопрос времени, когда они найдут меня.

Спичками, которые взяла с собой, я зажигаю свечи, а потом начинаю размазывать смесь по Даре. Я молюсь, чтобы всё получилось.

Что будет, если я что-то напутала? Смешала всё не в том порядке? Что, если между сбором компонентов прошло слишком много времени – или, наоборот, слишком мало? Как будет выглядеть Дара, когда она снова станет человеком?

Десятки вопросов гонятся друг за другом в моей голове. Но ни на один из них нельзя ответить, пока ритуал не будет закончен.

К тому времени, когда земля под моими ногами начинает дрожать от топота копыт, я почти заканчиваю, и моя тень покрыта коричневой липкой массой. Я шлёпаю последний кусок смеси на край Дары и отсаживаюсь назад, чтобы взглянуть на свою работу. Теперь она похожа не на тень, а на существо, вылепленное из странной вонючей грязи.

– Теперь заверни меня в свои тени.

Я собираю тени ближайших деревьев и оборачиваю ими Дару как бинтами, пока она не оказывается укутанной с головы до пят.

У меня в голове раздаётся ликующий смех Дары, и она начинает бормотать:

– Ведьмин орех, сорванный во тьме,

Украденный фрукт, прогнивший до сердцевины…

Под покровом теней силуэт Дары начинает пузыриться. В грязи прорисовывается лицо, словно человек, погребённый под землёй, начинает подниматься на поверхность. Я ахаю от удивления.

– Вода, благословлённая кровавым полнолунием,

Розы, сорванные в саду,

Незаконно добытые свечи, слёзы горечи, кровь вора, волос с головы лжеца,

Соединитесь под кровавой луной…

И верните мне тело!

Мурашки бегут у меня по рукам, когда я впервые слышу её настоящий голос на последней строчке заклятия. Постепенно тело Дары поднимается с земли, разбухает, округляется и расширяется, впитывая тени, которыми я окутала её. Сейчас она похожа на деву из волшебной сказки, которая несколько веков спала глубоким сном под землёй.

Вернее, была бы похожа, если бы не её бормочущие губы. Она повторяет слова заклятия снова и снова, каждая строчка жжёт мне уши.

Должно быть, это какая-то тёмная магия – ритуал, который я провела по её указке. Мои руки начинают дрожать, и я неосознанно хватаюсь за тени поблизости, чтобы успокоиться. Раньше Дара двигалась вместе со мной, но теперь она прикована к земле и с каждой секундой её тело становится всё более реальным.

Наконец бурление прекращается, и когда на земле оказывается просто покрытая грязью девочка, Дара прекращает бормотать. Её пальцы подёргиваются, и я отскакиваю назад. Затем она резко открывает глаза и расплывается в улыбке.

Это больше похоже на оскал хищного зверя, а не на счастливую улыбку, которую я ожидала увидеть.

Дара шевелит пальцами, сгибает руки и заходится хохотом. Не такой смех я слышала у себя в голове все эти годы. Он холоднее, тоньше, он неестественный.

И в нём совсем не слышно радости.

Затем, помогая себе руками, она встаёт на ноги. В её движениях чувствуется что-то звериное, как будто голодный хищник вышел на охоту. Я с трудом сглатываю. Это же не так. Она просто девочка, как и я.

Дара стоит передо мной, покрытая грязью, комки вонючей смеси отваливаются от неё, обнажая кожу и старомодное платье. Когда-то, наверное, оно было белым, но теперь посерело, побурело и безнадёжно испортилось. Она немного выше меня, у неё каштановые волосы – хотя, возможно, так только кажется из-за грязи. Её небольшие глаза сплошь чёрные, совсем без белков. Как будто эта единственная часть её тела, из которой не удалось изгнать память о существовании в виде тени.

– Спасибо, Эммелина, – говорит Дара, и её голос звучит так странно, здесь, в реальности, где любой прохожий может его услышать. – Ты и вправду очень хорошо справилась.

Я моргаю, глядя на неё, не зная, что делать. В её теле пульсирует энергия – я не думала, что она обладает такой мощью.

Наконец я снова обретаю дар речи:

– Ты в порядке?

Она смеётся, потом вся встряхивается, и смесь разлетается в разные стороны. Я стираю жирную каплю, попавшую мне на платье.

– Теперь, милая Эммелина, – говорит Дара, сверкнув на меня свирепой улыбкой и начиная меняться у меня на глазах, постепенно становясь всё менее похожей на девочку и всё более на… нечто иное, – я готова мстить!

– Мстить?! – Жар тревоги охватывает моё тело. – Ты о чём?

Жуткая фигура, которая некогда была моей подругой, приближается ко мне, раздуваясь на глазах.

– Что… что ты такое? – кое-как выдавливаю я.

Дара зловеще хихикает:

– Я могу быть всем, чем пожелаю.

Я отступаю в страхе, что теперь ничто – даже мои тени – не сможет меня защитить: