– Так, может, Гришка?

– Отстань ты от меня с этим Гришкой, он меня и в молодостине волновал.

– Ага, значит, ты все-таки хочешь волноваться?

– Самую малость. Просто чтобы вспомнить, что я женщина... Авпрочем, ты не могла выбрать более неподходящий момент для такого разговора?Мне некогда.

– Кто вас в аэропорт повезет?

– Гера.

– О, тогда я спокойна!

Мне сидеть удобно, а Стаська с ее длиннющими ногамивертится, то и дело вскакивает и вообще ведет себя беспокойно, к тому же она,кажется, положила глаз на молодого стюарда. Парень действительно оченьприятный, улыбчивый и явно по натуре, а не по должности. По-моему, и он неостался равнодушен к длинноногой русской фройляйн. Наблюдать за этим безмолвнымфлиртом забавно. Впрочем, он уже не вовсе безмолвный, они обменялисьнесколькими фразами по-английски. Все-таки я не зря учила ее английскому сраннего детства. Вероятно, для Адьки будет приятным сюрпризом то, что дочьхорошо владеет языком, причем именно в его американском варианте. А может, всемои тревоги и волнения напрасны, может, в самом деле она встретится с матерью иони обретут друг друга. Может, счастливая, добившаяся своего Ариадна, пойметнаконец, что такое материнская любовь, материнский инстинкт в конце концов?Дай-то бог!

Когда я проснулась, Стаська сосредоточенно заполнялакакие-то листки.

– Что это?

– Декларации. Твоя и моя. Я за тебя заполнила.

– Спасибо.

– Ты выспалась?

– Кажется, да!

– Это хорошо, а то с этой переменой часовых поясов... НоГюнтер мне сказал, что в Америке адаптируешься легче. А вот потом в Европе...

– Гюнтер – это тот хорошенький стюард?

– Ага. Клевый парень, между прочим!

– Значит, пока я спала, ты времени не теряла?

– Нет, Лёка, я теперь вообще время терять не намерена, а товсю жизнь можно профукать!

– Умнеешь не по дням, а по часам.

– Лёка, как ты думаешь, она встречать нас одна приедет или сженихом?

– Откуда я знаю? С ним, наверное, а то разволнуется, какбудет машину вести?

– Эх, надо мне было научиться водить... Дура я дура!Представляешь, я сижу за рулем шикарной тачки, а кругом...

– Зеленые холмы Калифорнии? – засмеялась я.

– Именно! Вот был бы кайф!

– Ничего, еще успеешь. Я надеюсь, ты не в последний раз вКалифорнию летишь.

– Думаешь?

– Я сказала – надеюсь.

– Может быть...

– Ой, у меня часы остановились, сколько нам еще лететь?

– Еще три часа. Батарейка села в часах, да?

– Видимо.

– Нестрашно. Ты счастлива небось, что увидишь свою доченьку,а счастливые часов не наблюдают!

Но вот наконец самолет приземлился. Я окидываю Стаськусловно бы посторонним взглядом. Хороша! Блестящие русые волосы до плеч, дивныесерые глаза в темных пушистых ресницах, чуть вздернутый носик, яркие губы безпомады, отличная фигура, словом, красотка. Наверное, и впрямь метит в Голливуд!А что, чем черт не шутит? В мое время так не шутили даже черти, но теперь всеможет быть.

– Лёка, соберись, а то ты бледная... Давай, покрась щеки, утебя же есть румяна! Э, да у тебя руки дрожат, давай я!

И пока мы сидим в ожидании, когда нас выпустят из самолета,она приводит в порядок мое лицо. Мне это приятно. В такой ответственный моментее жизни она помнит обо мне, любит меня... Наверное, ей тоже страшно и ональнет к бабушке. Кстати, я вовсе не требовала, чтобы она звала меня по имени,но она сама категорически с самого детства отказывалась звать меня бабушкой. Ейбыло лет семь, и я сказала, пусть называет меня бабушкой. Она тогда смериламеня скептическим взглядом и ответила:

– Бабушки такие не бывают!

Но вот мы уже проходим паспортный контроль, Стаськаослепительно улыбается пожилому китайцу, тот, сурово глядя на нее, снимаетотпечатки пальцев – такую же процедуру мы проходили в посольстве –прикладываешь палец к какой-то машинке, и там загорается огонек, – тожепроделывают и со мной, и мы, задыхаясь, спешим к выдаче багажа. Грузим его натележку.

– Лёка, отойди, я сама! Не поднимай тяжелое! Тебе нельзя.

Мы смотрим друг на друга, как перед ответственным шагом вжизни, и почти бежим к выходу.

Почему-то я ждала, что сразу увижу Ариадну. Но вокруг морелиц, и у меня начинает кружиться голова.

– Вы Леокадия Петровна? – спрашивает незнакомая женщинас приятным лицом и прокуренным голосом. – А ты Стася? Не волнуйтесь,Ариадна сейчас прибежит, у нее от волнения живот прихватило. А я ее подруга,Алина. Здравствуйте, я так много о вас слышала. Да ты просто красавица, толькона маму не похожа... Ну надо же, дождалась Адя...

Я почти не воспринимаю то, что она говорит, я всматриваюсьво всех невысоких женщин...

– Господи, мама! – кричит кто-то сзади, и она буквальновиснет на мне, так что я не успеваю даже увидеть ее лицо.

– Мама, мамочка моя, мамулечка.

Я счастлива, но понимаю, что сейчас испытывает Стаська.

– Адя, Адя, Стаська! – шепчу я ей. Она вздрагивает.

– Господи, какая ты стала... большая... С ума сойтиможно... – И она неловко тычется Стаське в грудь, а у той на лицебрезгливо-страдальческая мина.

– Ладно вам, потом намилуетесь! – решительновмешивается Алина. – Пошли к выходу. Я пойду подгоню машину, а ты постойтут со своими.

Она убегает. Мы все трое неловко молчим. Адька испуганножмется ко мне. Похоже, она робеет Стаськи.

– Ну вот, мы опять вместе, – пытаюсь нарушить неловкоемолчание. – Ты в Калифорнии, Стаська! Знаешь, она мне все ушипрожужжала... Хочу своими глазами увидеть зеленые холмы Калифорнии... –лепечу я, понимая, что это чудовищно бестактно по отношению к Адьке...

– Да-да, у нас тут красиво, так красиво, ты увидишь... Я,конечно, понимала, что ты уже совсем большая... и по фотографиям, но... Яникак не думала, что ты такая высокая... Как супермодель, – улыбается онасквозь слезы. И я вдруг понимаю, что эти слезы не только от волнения встречи,за этим что-то еще кроется. Почему она приехала в аэропорт не с женихом, а сподругой? Но тут подкатывает большая синяя машина. Адька хватает огромную сумкуи тащит к багажнику.

– Помоги матери! – говорю я Стаське.

– Где ты видишь мать? – тихонько хмыкает она, новсе-таки кладет вещи в багажник.

Я усаживаюсь на переднем сиденье рядом с Алиной, а Стаська сАриадной садятся сзади, далеко друг от дружки.