– В ночь с девятнадцатого на двадцатое мая тысяча восемьсот двадцать пятого года рота Черданского пехотного полка вышла из крепости Грозная и двинулась на юг, в район Ведено, – начал свой рассказ атаман Трофим, предатель, подельник полевого командира Алхоева. – Девяносто пять солдат, три унтер-офицера и три офицера во главе с командиром – штабс-капитаном Постниковым…

– Спасибо, атаман. – Стольников сделал ударение на последнем слове.

– За что? – не понял Трофим.

– За то, что начали не с исхода евреев из Египта.

Трофим спокойно, совершенно расслабленно посмотрел сквозь капитана и заявил:

– Вам стоит слушать меня, не перебивая. Наберитесь терпения, господин офицер.

Стольников промолчал, дал понять, что согласен, но при этом посмотрел на часы, намекнув, что время, отведенное Алхоеву, пошло, уже начало свой отсчет.

– Полковник Лекунов, командир Черданского полка, приказал сжечь селение Кайзехи близ Ведено. Говорят, что это распоряжение ему отдал сам Алексей Петрович Ермолов. Причиной тому стало убийство горцами троих солдат полка. Рота в пешем порядке выдвинулась к селению. По дороге штабс-капитаном Постниковым была обнаружена пещера. Решив, что это тоннель, который сократит им путь, он ввел туда роту. Через десять минут, когда путь назад был уже отрезан, штабс-капитан понял свою ошибку. Попытка вернуться ни к чему не привела. Коридоры подземного лабиринта были извилисты и многочисленны. Я повторяю ваш рассказ, господин офицер, не находите?..

– И что было дальше? – спросил Стольников.

– Рота продолжила путь и заблудилась под землей. Через восемь часов людьми овладело отчаяние. Двое солдат сошли с ума. Штабс-капитан уже почти смирился с неизбежным, но вскоре был обнаружен водоем, сияющий голубым светом. Командир догадался, что это единственный путь наружу, и велел людям нырять в тоннель. Этот приказ был выполнен. Еще трое солдат захлебнулись и были похоронены у водопада. На том самом месте, где нами была пленена часть вашей группы.

– Я не заметил могил.

– Сто семьдесят пять лет прошло, господин капитан.

– Хорошо, – согласился Стольников. – Я вас понял, но спрашивал, кто вы.

– Мы – потомки тех солдат и офицеров роты Черданского полка, которые остались здесь навсегда и не смогли найти дорогу обратно. Моим предком был штабс-капитан Постников, а его – унтер-офицер Жулин. – Трофим указал на старца, сидящего рядом с ним.

– Жулин?.. – раздался голос прапорщика.

Его лицо, освещенное факелом, было бледно, почти прозрачно.

– Да, я Жулин, – подтвердил семидесятилетний старик. – Почему вы спросили, молодой человек?

– Мой предок Георгий Жулин погиб во время Чеченской кампании. Да, в двадцать пятом году позапрошлого столетия, – пробормотал Олег. – Он носил звание унтера…

– Однофамилец, – Баскаков хлопнул Олега по плечу. – Я состоял в школьном поисковом отряде и решил узнать что-нибудь про деда. Нашел в Казани двадцать восемь подходящих Баскаковых. Все они оказались сержантами и имели медаль «За отвагу». Остынь!..

Все встало перед Жулиным так, словно случилось вчера. Вот чем он мучился, ища ответ на вопрос, откуда в горах Другой Чечни может оказаться никому не известное село!

– А вы кто?

– Я племянник этого старика Жулина. Вы помните? – Отец Айшат заглянул в глаза прапорщику.

– Подожди!.. – Ключников дико посмотрел на Жулина. – Олег, вы с этим человеком… родственники, что ли?

Айшат медленно переводила взгляд с отца на прапорщика, и ей наконец-то все стало все ясно.

– Он… – она показала на прапорщика.

– Да, – ответил отец.

– Невероятно, – ошеломленно бросил Ключников. – Тебе второй раз везет на родню в Другой Чечне. Это хорошая примета. Главное, чтобы здесь не обнаружилась твоя теща.

– Я хочу знать, кто из вас имеет снайперскую винтовку Драгунова.

Наступила тишина. По тому, как словоохотливый отец Айшат и его мать поддержали затянувшуюся паузу, прапорщик понял, что стрелок находится здесь.

– Я просто хочу сказать ему спасибо. Он спас мне жизнь.

Кто-то громко заговорил по-чеченски, но разведчики не поняли ни одного слова. Из толпы, раздвигая плечами людей, стоящих впереди, вышел мужчина с крючковатым носом, лет тридцати на вид. Короткая щетина доходила почти до самых черных глаз, на висках виднелась седина. Она очень контрастировала с черными как смоль волосами. На Кавказе мужчины седеют рано. Надбровные дуги были выдвинуты вперед. Вид этого джигита вызывал желание поискать нож в складках его одежды. В Москве у него проверяли бы документы каждые десять минут. По нему можно было изучать теорию Ломброзо. Если бы Жулин встретил такого красавца в «зеленке», пусть даже безоружного, то не раздумывая нажал бы на спуск.

«Очаровашка!» – подумал Ключников.

– Почему ты стрелял не в меня, а в него, беглеца?

Кавказец перевел тревожный взгляд на мать Айшат.

– Язид не знает русского языка, – пояснила та и перевела вопрос на чеченский.

Лицо кавказца обмякло, и он бросил несколько фраз.

– Язид говорит, что видел, как вы спасли честь Айшат. – Она повернулась к джигиту и стала быстро и громко что-то говорить на чеченском.

Язид ей отвечал, она опять принималась за свое. Жулину показалось, что их диалог может длиться целую вечность.

– Стоп-стоп! – Он поставил ладони буквой «Т». – Перерыв. Пусть он скажет, что делал в том лесу!

Мать Айшат перевела вопрос и раздраженный ответ Язида:

– В общем, понимаете, в чем дело… Он хочет стать женихом Айшат и поэтому следует за ней повсюду.

«Впервые мою жизнь спасла любовь», – подумал прапорщик, вслух же с досадой сказал:

– А не пора ли им стать мужем и женой, чтобы девочка не бродила по лесу с ножом в руке, а мальчик не гулял за ней со снайперской винтовкой?

– Айшат не хочет, – пояснил отец девушки.

– Почему? – на правах родственника спросил Жулин.

Выглядело это вполне забавно.

– Она считает его некрасивым.

– Неужели? – не выдержал Ключников.

– Где он взял винтовку? – не унимался прапорщик.

Язид долго молчал, а потом произнес длинную тираду.

– Год назад его хотел убить в лесу человек в форме, – сказала мать девушки. – Они сцепились. При том злом человеке были винтовка, патроны и много странных вещей.

– Каких странных вещей?

– Кое-что мы сохранили! – сказал кто-то в толпе, и Жулин нашел глазами мужчину лет пятидесяти на вид, тщедушного, с впалой грудью и выпуклым лбом.

Прапорщик вдруг обратил внимание, как десятки гневных глаз устремились в сторону недоумка, подавшего голос. Кто-то даже резко прикрикнул, словно протестуя против такой поспешности в решениях.