Она вынула из корсажа маленькую золотую коробочку, которую китаец передал ей в обеденном зале Капитолия, и мигом проглотила все ее содержимое.

– Раз уж ты решила пожертвовать десять лет своей жизни, – решительно проговорил Ванли, – мой долг последовать за тобой. Я разделю с тобой и жертву, и радость последующего пробуждения.

Девушка мрачно покачала головой.

– Для меня это не жертва, – возразила она. – Но ты обязан остаться живым. Тебе предстоит совершить огромное и благородное дело. До тех пор, пока угнетенные виды живых существ не освободятся от жестокой тирании человека, ты не можешь предать их и бросить на произвол судьбы. Это твой долг.

– Ты права, – только и смог он сказать, низко опустив голову…

На рассвете серого дня работники Приюта для замороженных в Кембриджпорте с удивлением встретили свадебную пару. Мрачный вид новобрачного резко и необычно контрастировал с его элегантным вечерним нарядом, а ярко-красные ленты на коленях выглядели горькой насмешкой. На красивом лице одетой в белое атласное платье новобрачной играла безмятежная улыбка. Сопровождавший пару друг был печален и молчалив.

Без малейших задержек были подготовлены и подписаны все необходимые бумаги и внесена запись в книгу регистрации. На мгновение муж и жена замерли в обоюдном объятии. Затем она, все такая же бодрая, последовала за служителем к внутренней двери, а он, закрыв руками сухие, выплаканные глаза, зарыдал и отвернулся.

Чуть погодя нестерпимый холод морозильной камеры принял новобрачную и крепко сжал ее в своих ледяных объятиях.

I

У красного вина из Аффенталя есть такое свойство: полбутылки его делают вас доброжелательным, но непреклонным, две полубутылки – болтливым и строптивым, а три – безрассудным и опрометчивым.

Если бы официант отеля «Принц Карл» в Гейдельберге интересовался чем-нибудь помимо чаевых, то мог бы точно рассчитать, какой эффект произведут шесть полубутылок «Аффенталера», которые он доставил к шестичасовому обеду на троих в номер достопочтенного доктора теологии Беллглори. Иначе говоря, он сумел бы заранее предсказать, как будут развиваться дальнейшие события с учетом того, что из шести полубутылок одну употребила мисс Бланш Беллглори, две пришлись на долю достопочтенного доктора, ее отца, а оставшееся поглотил молодой Страут, постоянно проживающий в Нью-Йорке, а в данное время проходящий обучение на психоневрологическом отделении профессора Шванка в местном университете.

Таким образом, когда к концу обеда доктор задремал прямо в кресле и молодой Страут воспользовался случаем, чтобы задать мисс Бланш вопрос, который он задавал ей уже дважды – один раз на курорте Саратога Спрингс, а второй – в самом Нью-Йорке, она повторила уже дважды услышанный им ответ, только в более непреклонных, хотя и не менее доброжелательных выражениях. Она выразила непоколебимую решимость и впредь повиноваться воле своего отца.

Такой ответ не слишком обрадовал молодого Страута. Он лучше всех знал, что, положительно оценивая его общественное положение и человеческие качества, доктор категорически против его убеждений. «Никогда, – неоднократно повторял доктор, – никогда тот, кто отрицает объективную истинность знаний, полученных с помощью интуиции, или, другими словами, при посредстве субъективных методов, – никогда человек, отвергающий ноумены в страстном устремлении за феноменами, – никогда такой человек не сможет стать надежным супругом моего ребенка».

Он повторил ту же сентенцию снова, только куда более многословно и горячо, после того как очнулся от своей дремоты. Правда, мисс Бланш к тому времени уже незаметно удалилась.

– Но, дорогой доктор, – воспротивился Страут, – здесь же речь идет не о метафизике, а о любви. А кроме того, вы завтра уезжаете в Нюрнберг, так что это мой последний шанс.

– В некоторых отношениях вы прекрасный молодой человек, – возразил доктор. – Откажитесь от своего вульгарного материализма – и я с легким сердцем отдам свою дочь вам в жены. Ваши антецеденты безусловны, но ваш интеллект импрегнирован самой опасной ересью нашего, да и любого другого времени. Если бы я решился хотя бы косвенно одобрить эту ересь, отдав за вас свою дочь, я бы не смог взглянуть в глаза своему факультету в Принстоне.

– Мне представляется, что это дело не имеет ни малейшего отношения к факультету в Принстоне, – не согласился Страут. – Оно касается только Бланш и меня.

Итак, перед нами три человека, два из которых молоды и любят друг друга, но между ними стоит преграда в виде проблемы метафизики, самой абстрактной и бесполезной проблемы из тех, на которые человечество тратит время и силы. Увы, эта же проблема на протяжении многих веков разделяет научные школы в Европе, в большой степени способствуя пополнению списка мучеников, жертвующих жизнью ради своих убеждений. И вот этот извечный спор возобновился сейчас под воздействием шести полубутылок «Аффенталера», три из которых упорно противостояли трем другим.

– Никакой аргумент на свете, – заявили две полубутылки доктора, – не заставит меня изменить свое решение…

И доктор снова погрузился в дремоту.

– Никакие уговоры, – заявила полубутылка мисс Бланш двумя часами позже в тот же вечер, – не заставят меня пойти против папиной воли… Но, – шепотом продолжила полубутылка, – мне очень жаль, что он так упорствует.

– Ушам своим не верю! – воскликнули три полубутылки Страута. – У вас нет сердца, как и у безличных идей вашего отца. Вы не женщина из плоти и крови. Вы всего лишь Последствие, порожденное совокупностью Концепций, ставшее Сущностью и свалившееся на мою горемычную голову. Я утверждаю, что вы нереальны. Всего лишь один изъян в логике, неточность в ощущении, ошибка в рассуждениях, необоснованное допущение – и что от вас останется? Пшик! Вы мигом исчезнете. Если бы это было не так, вы бы подумали обо мне. Какой же я дурак, что в вас влюбился! С таким же успехом я мог бы влюбиться в воспоминание, в мысль, в фантазию, в математическую формулу, в грамматическое правило – во все, что не имеет материального воплощения.

Мисс Бланш ничего не ответила, но на глаза у нее навернулись слезы.

– Прощайте, Бланш, – произнес молодой человек уже в дверях, надвинув шляпу на глаза и даже не заметив, как прекрасное лицо девушки заволокла туча боли и замешательства. – Пусть Бог благословит вас, когда ваш отец наконец-то выдаст вас за силлогизм!

II

Печально насвистывая, Страут шагал от отеля «Принц Карл» в сторону Плекштрассе, где он поселился. Вспоминая разговор с Бланш, он твердил сам себе: «Все что ни делается – к лучшему. Одной мечтой в жизни меньше – значит, больше места останется для реальности».

Полная луна висела высоко в небесах над Кенигштуле, заливая светом городок и долину, так что Страут легко разглядел, что часы на рыночной площади показывают полдесятого. Высоко на склоне горы среди деревьев вызывающе дерзко возвышались исполинские руины старинного замка. Молодой человек перестал насвистывать и скрипнул зубами.