Все знают, что такое финка. Все ДУМАЮТ, что они это знают. Финка – это ножик такой. А спроси, какой конкретно «ножик», с какой заточкой, балансом веса между лезвием и рукояткой, – правильно ответят один-два «знатока». Эрудированный военный историк расскажет, как во время финской кампании красноармейцев инструктировали моментально приседать, едва супостат-белофинн вскинет руку с зажатой в кулаке финкой. Рядовых финской армии натаскивали на бросок финки в горло противнику. Красноармеец, вовремя подогнувший колени, получал удар ножом по каске и оставался в живых. Вряд ли историк-эрудит расскажет о технике использования финского ножа что-нибудь еще, кроме этой довольно известной байки. Между тем работа с финкой отнюдь не сводится к технике метания. Работа эта сложна и многообразна, многофункциональна и незаслуженно забыта... А помнит ли кто-нибудь сегодня специальные физические упражнения, «гимнастику СИСУ», ориентированную на развитие силы и выносливости? Сомневаюсь...

Но СИСУ – это не только «бой по-фински» и специальные гимнастические упражнения. Это, как уже говорилось, еще и философия выживания в экстремальных условиях. А ведь, ежели вдуматься хорошенько, вся наша жизнь – одна сплошная экстремальная ситуация и ничто иное.

Знаменитые «берсеркеры» – «люди-звери», герои скандинавских саг, во время боя входили в состояние транса и в обыденной жизни вели себя как истерики, заводились с пол-оборота. Адепт СИСУ, напротив, всегда оставался ровен и спокоен. Абсолютно всегда, при любых раскладах, в любой ситуации.

Лахтарь заставлял меня бегать на лыжах по заснеженному лесу, по бездорожью, поддерживая один и тот же темп и на спусках, и на подъемах, и продираясь сквозь буреломы, и преодолевая открытые пространства. Он объяснял: в жизни, как на лыжне, – радуешься спуску и, зазевавшись, рискуешь сломать шею, проклинаешь крутой подъем и тратишь лишние силы, сбиваешь дыхание, бормоча проклятия. Продираться сквозь чащу и проваливаться в сугробы в чистом поле – одинаково тяжело, бессмысленно сердиться на глубокий снег или материть густо растущие деревья, бесполезно напрягать силы, чтобы скорее пробежать через поле и очутиться в лесу, такая же глупость – стремиться из-под сени деревьев на заснеженное открытое пространство. Победить мир вокруг невозможно, нужно научиться в нем выживать. На пути всегда будут препятствия, а иллюзия отдыха – лишь иллюзия. Нужно избавиться от иллюзий, понять, что все препятствия одинаково опасны, что жизнь – это и есть выживание и некого в этом винить, нужно жить и все, просто жить, выживать каждый час, каждую минуту, каждую секунду...

Мне было двадцать, когда наступила пора экзаменов. Общеобразовательные дисциплины я сдал легко, и наступило время самых главных экзаменов – на выживание.

В первую очередь на меня натравили собак. Специально обученных и разорвавших горло не одному зэку. Экзаменаторы позаимствовали этот тест у преподавателей спецшкол для диверсантов нацистского абвера. Я выжил. Лахтарь объяснял – звери не трогают АБСОЛЮТНО неподвижного человека. ПОЛНОСТЬЮ неподвижного. Включив воображение, я могу представить, каково приходится обычному человеку, когда на него несется свора брызжущих яростной пеной овчарок. Состояние обычного человека я могу лишь вообразить, поскольку сам терял самообладание один-два раза в течение взрослой жизни, не больше. Собачки прыгали вокруг меня, стоящего столбом, щелкали челюстями возле лица, но я оставался равнодушным и неподвижным. Псы успокоились, и я убил их. Каждой твари хватило по одному удару. В потухших собачьих глазах застыло звериное удивление. И страх.

Следующий экзамен был посложнее. Мне предписывалось ограбить обычную ленинградскую сберкассу и прибыть с деньгами в Москву по определенному адресу. Десять суток я находился вне закона, привыкая к этому состоянию, которое по завершении обучения должно было стать для меня обычным. Ни документов, ни денег, ни оружия у меня не было. Все пришлось добывать в городе самому. Москва и Ленинград тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года сильно отличались от нынешних. Убийство – экстраординарное происшествие, все менты на ногах, днем и ночью не прекращается поиск преступника. Ограбление сберкассы – вообще нечто из ряда вон. В помощь милиции подключили КГБ, армию. Все силовые структуры на взводе, а я могу противопоставить им лишь силу мускулов, выносливость и полнейшее, абсолютное спокойствие. Знаешь, есть расхожая фраза: «Чтобы победить противника, нужно в первую очередь победить себя, преодолеть собственный страх, нерешительность...» Ну, и так далее. Мне не нужно было ничего в себе преодолевать. Я проходил, задевая плечом милиционеров из усиленного патруля на вокзале, я знал – у каждого из ментов есть мой фоторобот, но я излучал спокойное равнодушие, и менты меня, одиноко бредущего молодца с полным денег чемоданом в расслабленной руке, не замечали...

На конспиративной квартире в Москве меня ждала засада. Злая шутка экзаменаторов. Так они думали. Но я все воспринял спокойно. Ушел с пулей в ляжке. Ты не думай, говоря о собственной невозмутимости, я ничуть не хвастаюсь. Я лишь хочу, чтобы ты правильно воспринял мой рассказ. Понял, что такое СИСУ.

Каким образом я, впервые оказавшийся в Москве, отыскал врача и заставил его удалить пулю – история особая. Скажу лишь, что это был ветеринар, причем ужасно пугливый ветеринар... Что ты улыбаешься? Вспомнил нашу с тобой первую встречу? Нет, Миша, с тем ветеринаром я обошелся гораздо грубее, нежели с тобой. И лучше тебе не знать как.

Деньги из ограбленной сберкассы я притащил за желтый забор туберкулезной больницы на станции «Разлив». Экзамен номер два сдал на «отлично».

После была еще целая серия экзаменационных испытаний... Я бегал по тайге, меня ловили вместо сбежавшего из лагеря зэка, которого мои кураторы шлепнули, едва он пролез под колючкой. Беглеца заменил я... Еще я собирал коноплю в Казахстане и возил в Разлив. Еще украл два автомата с территории военной части... И много еще чего было, но самым серьезным оказался последний экзамен. Нас с Лахтарем стравили. Заставили драться учителя и ученика. Лахтарю пообещали: победишь – сразу же вернешься в Хельсинки. Дело было летом, белые ночи, обычная утренняя пробежка. Бегу по берегу залива, навстречу Лахтарь с финкой в руке... Я убил его. Сломал позвоночник...

Ты не думай, Миша, я не бесчувственный робот. Вчера, например, подбадривая тебя в трудную минуту, вселяя в тебя оптимизм задорными репликами, я искренне тебе, партнер, сочувствовал. Ты попал в непривычную атмосферу травли, и я могу представить, каково тебе пришлось. И то, как раздражала тебя моя спокойная физиономия, тоже прекрасно понимаю, но... Но вернемся к моей автобиографии. Раз уж я начал исповедь, хочу закончить, выговориться. Вполне человеческое желание, правда?..

Реабилитационный период после экзаменов длился полгода. Шесть месяцев я жил в однокомнатной квартире новоселом, в районе ленинградских новостроек, официально именуемом «Гражданкой». Народ называл этот район «ФРГ» – «фешенебельный район гражданки». Район «ГДР» – «гражданка дальше ручья» – еще только начинали отстраивать. У меня появился мой первый паспорт, и согласно легенде – не смейся – я был инвалидом без права работы. Для врачей в районной поликлинике, ежели вдруг заинтересуются молодым инвалидом, мне выдали специальные таблетки. Проглотишь – и сердце стучит как бешеное, давление 220 на 160. Короче – гипертония.