издавая такой звук, будто металлической спицей касаются лопастей вентилятора, шуршат покрышки, будто отдирают липкий пластырь… погруженный в шум, я ничего не слышу – или, наоборот, замкнут в безмолвии… и вижу одну лишь бетонную дорогу, уходящую прямо в небо… нет, это не дорога, это полотно текущего времени… и я не вижу, а лишь ощущаю время…

Просто не верится, что где-то впереди пункт взимания платы… не верится – и ладно, и не нужно верить… не поддается объяснению даже сам тот факт, что вот именно сейчас я мчусь здесь… время, когда я обещал вернуться в агентство и встретиться с шефом, давно прошло… не позвонил я и заявительнице… а есть ли у меня какая-нибудь цель, у человека, которому здесь и делать-то нечего?.. время в чистом виде… бессмысленная трата времени… какое расточительство… до упора нажимаю на акселератор… стрелка спидометра ползет вверх и показывает девяносто шесть километров… ветер рвет из рук руль… напряжение сжимает меня почти в точку… ощущение, что однажды, в день, не отмеченный в календаре, в пункте, не нанесенном на карту, я неожиданно проснулся… если хочешь обязательно назвать это ощущение побегом, пожалуйста, называй – когда пираты, став пиратами, поднимают паруса, чтобы отправиться в неизведанные моря, или когда разбойники, став разбойниками, прячутся в безлюдных пустынях, в лесах, на дне городов, то хоть однажды и они, несомненно, сжимаются в такую же точку… я – никто; пожалуйста, можно и не соглашаться со мной… человеку, который, захлебнувшись, утонет, погибший в пустыне от жажды представляется глупцом, не достойным пролитых слез…

Но если время в чистом виде есть бодрствование, то путь к нему преграждает следующее сразу же за ним продолжение сна. Пункт взимания платы. Продолжение бесконечного сна после короткого искусственного пробуждения. Резко разворачиваюсь и еду обратно в город. Но, не знаю почему, прежнее состояние уже не возвращается. Может быть, потому, что меня обогнала красная спортивная машина, оставив за собой приглушенное завывание. Или, скорее, потому, что мысль – не остается ничего иного, как возвратиться, – выпустила воздух из упругого резинового мяча, который так хорошо подпрыгивал. А может быть, просто из-за того, что солнце припекает затылок. Теперь уже не дорога, а небо подавляет своей бесконечностью. Кое-где на нем появились облака, и все же голубизна расстилается, как накрахмаленное полотно. Возможно, это закон перспективы? – но вот в небе собрались тучи, и оно немного помрачнело. И под этим потемневшим небом лежит улица. Покинутая мной полчаса назад улица. Она распростерла покрытые струпьями огромные руки и ждет моего возвращения. Пират, посадивший корабль на мель, раскаявшийся пират – неужели это просто мираж?.. нет, такого не может быть… не существует никаких доказательств, что улица, которую я покинул, и улица, на которую я возвратился, абсолютно одинаковые… может быть, сдвиг крошечный, в один микрон, и потому, что сдвиг этот слишком мал, его невозможно осознать… и есть этот один микрон или его нет – огромная разница – если даже раз в неделю покидать улицу и отправляться в путешествие по платной скоростной автостраде, в месяц соберется четыре микрона – в год – сорок восемь микрон… и если прожить еще тридцать лет – тысяча четыреста сорок микрон… почти полтора миллиметра – процесс более стремительный, чем разрушение Фудзи, – в общем, цифры, о которых можно и стоит говорить.

Грязное пятно неба все больше разрастается, оттесняя и оттесняя голубизну. Опять заныл зуб – почему я должен все время оправдываться?.. для того чтобы убедить жену в своей правоте?.. для того чтобы уверить заявительницу, что я не имею никакого отношения к смерти ее брата?.. или, может быть, для того, чтобы доказать шефу, что у меня и в мыслях не было влезать в эту историю глубже, чем необходимо?.. ну что ж, это дело… «хороший охотник никогда не гонится слишком долго за добычей. Он ставит себя на ее место, ищет путь к спасению, охотится сам за собой и в конце концов настигает себя» (из «Воспоминаний об одном уголовном деле»)… несомненно, очень убедительно, но правильно ли это?.. а вдруг действительно я в глубине души хотел соперничать с ним?.. соперничать с ним?.. да я просто обязан оправдываться перед ним, ушедшим и не вернувшимся назад, за свою нерешительность: и не убегаю, и не возвращаюсь.

Возможно. С подобным утверждением я бы согласился. И это гораздо важнее того состояния, в котором я пребывал раньше, когда, потрясенный смертью его шурина, я забыл о самом важном – о нем. Возможно, где-то я уже видел его. Здесь и там попадающиеся на улицах разверстые черные ямы… тени его, не существующего, – и если представить себе, сколькими ямами уже изрыта улица… если они – его тени, то он не один – он существует в бесчисленных обличьях… он во мне, он в женщине, он в самом себе. В моем душевном состоянии начинают происходить какие-то огромные изменения…

Подъезжаю к остановке, у которой стоит телефон-автомат. В ту самую минуту, когда я вылезу из машины, солнце зайдет, будто его счистили щеткой. Но в согретой им будке еще тепло и, может быть, оттого, что ею редко пользуются, ужасно пахнет плесенью.

– Долго не звонил вам, простите, пожалуйста.

– Наоборот, хорошо. Я все время плакала, а теперь у меня уже и слез больше нет.

В ее точно заржавевшем голосе обычное спокойствие – оттого ли, что уже какое-то время прошло, или, может быть, благодаря все тому же пиву?

– Вы опаздываете, и все уже, наверно, волнуются.

– Да что там, разве дело во мне. Конечно, все расходы взяли на себя товарищи. Эти люди ведут себя просто как родные… траурное платье пришлось взять напрокат…

– Оно вам к лицу. Мои слова, может быть, покажутся неуместными, но вам очень идет черное.

Крутой спуск, прорезающий в южном направлении жилой массив на холме… длинная каменная лестница… по обеим сторонам заросли бамбука… резко очерченная линия затылка женщины, спускающейся впереди…

– Вы уже выясняли обстоятельства, при которых это случилось с вашим братом?

– Мне просто не верится, что это произошло с братом. Да, в общем-то, я о нем почти ничего не знала.

– Это, видимо, случилось сразу же после того, как мы расстались вчера вечером. Я чувствую себя виноватым.

– Но мне никто не говорил, что вы были вместе с ним.

– Становится холодно. Снова наползли тучи…

Заросли бамбука переходят в кладбище… сразу же справа, как только кончается лестница, древний, запущенный маленький храм, и только его черепичная крыша выглядит торжественно и нарядно. Город совершенно изменился, и прихожан,