Не дожидаясь, когда он опять скомандует, чтобы я смотрел ему в глаза, скрытые за темными стеклами очков, я сам, задрожав, вцепился в него взглядом. И он почувствовал, что я размяк и, наконец, готов рассказать правду, которая им была нужна. Но какую правду? Мне ничего не было известно об организациях или именах товарищей. Тем временем человек вновь поднял линейку — и небосвод рухнул на мою голову. Прежде чем меня настиг второй удар, шеф повернул стул и посмотрел на меня холодным, отрешенным взглядом:

— Ну, теперь ты что-нибудь вспомнил?

Я толком ничего не мог сказать. Был в таком отчаянии, что спросил, не хочет ли он узнать, как мне удавалось преодолевать разного рода неприятности в пути, на шоссейных дорогах. Когда я начал говорить, с их стороны почувствовался определенный интерес, но как только было произнесено слово «дороги», они расхохотались. История о ходьбе по дорогам, по их мнению, могла вызывать только смех. Шеф снова повернул стул, и я понял, что он собирается вновь отдать меня в руки обладателя этой проклятой линейки для биться.

Прежде чем посмотреть в зловещие глаза большого человека, я почувствовал, что расплакался. Теперь все происходило без единого слова, так как я уже усвоил ритуал. Нужно пристально смотреть ему в глаза, страдая от его насилия. Странное удовольствие, которое мы доставляли им против воли, добывалось в неравной игре, так как только один из ее участников мог почувствовать вкус победы, видя, как жертва отчаянно извивается. Это и доставляло ему высочайшее наслаждение. Прежде чем кровь начинала хлестать из рассеченного тела, мучитель созерцал, как в глазах жертвы постепенно рождались страх, ужас и, возможно, предчувствие смерти. Все эти эмоции отражались на моем испуганном, заплаканном лице. А мучитель получал от этого удовольствие, сопоставимое с оргазмом.

Линейка для битья, занесенная над моими руками, как я уже сказал, производила эффект, схожий с ударом молнии. Я чувствовал себя полностью подавленным. Должно быть, так же чувствуют себя дети, которым только что довелось испытать подобное телесное наказание, дабы запомнить школьные уроки. И я спрашивал себя: какой урок следовало бы повторить этим глухим и ненасытным монстрам? Мои размышления были прерваны очередными ударами, нанесенными с большей жестокостью, чем предыдущие. Издав дикий крик, я все же сумел расслышать, как человек в очках произнес: «Прежде чем сказать „а“, надо было думать, как скажешь „б“».

Руки уже все были в крови. Я знал, что они по-прежнему принадлежат моему телу, но снова казалось, что кисти, отделяясь от предплечий и падая на пол, разбиваются вдребезги. И словно пытаясь собрать то, что от них осталось, наклонился, а, может, и упал от невероятной слабости. Оптический обман вводил меня в заблуждение: пол был всего-навсего забрызган каплями крови. Это не волновало человека в темных очках. Под его правой ногой находилось нечто вроде коврика из губки, с которым он управлялся привычно и ловко, сразу же затирая кровь и не оставляя за собой никаких улик. Безнаказанность торжествовала. А в дальнейшем истязатели будут признаны невиновными в соответствии с логикой закона, установленного верховной властью на то время.

Наконец шеф сделал еще один поворот на своем стуле и, придвинувшись к столу, сложил бумаги в архивную папку. Эти действия явно имели какой-то смысл для человека с линейкой. Видимо, они означали, что в отношении меня не было другого выхода, как приступить к следующему этапу. Поэтому экзекутор прошел вперед и, просунув руку между занавесками, открыл потайную дверь, ведущую в другое помещение. Потом он сделал мне знак следовать за ним. Послушный, как школьник после наказания, я медленно двинулся. Я был настолько деморализован, что чувствовал себя животным, выброшенным из своей привычной среды обитания. Подчиняясь первобытным инстинктам, я не только осматривал, но и обнюхивал все вокруг.

Помещение было просторным. По углам стояли шкафы. Помимо деревянных ящиков и ящичков, столов, стульев, телефонов, электрических ламп всех разновидностей и размеров в глаза бросилось множество проводов, гнездившихся в специальных разъемах. Неужели здесь применяли пытки, о которых рассказывали заключенные? В это невозможно было поверить. Обстановка в целом больше напоминала бухгалтерскую контору. Что может быть общего между бюрократическим учреждением и человеческой бойней? По правде говоря, я был настолько напуган, что несколько табуреток, стоявших в центре, принял за ящики. Неужели я видел только то, что позволяло мне разыгравшееся воображение?

Несколько человек, скрестив руки, сидели за столами и оживленно беседовали. Поскольку мужчина в темных очках покинул меня в середине зала, я оставался стоять там, испытывая сразу два чувства. Одно из них было удивление, другое — желание как можно быстрее прийти в себя, так как все предметы вращались перед глазами, как живые. В конце концов я все же потерял равновесие и эффектно, с грохотом, рухнул на пол. При этом я одновременно видел себя со стороны. Так случается с нами только в ночных кошмарах.

Не в состоянии собраться с силами, чтобы подняться на ноги, лежал я довольно долго. Люди, сидевшие за столами, продолжали оживленно переговариваться и, казалось, не замечали моего присутствия. А возможно, мое распростертое тело было для них еще одной вещью или просто частью их работы, приносящей удовлетворение. Поэтому им было весело. Только потом я понял, что смеялись не надо мной. Я не мог стать даже поводом для шуток, поскольку не был человеком. Придя в чувство, несколько минут я оставался неподвижным, как будто бы все еще находился без сознания. Служащие иногда вставали со своих мест. Я ощущал их шаги совсем близко от себя. Может, они готовили свои рабочие инструменты, так как рылись в деревянных ящиках. Кто-то, печатая, с силой стучал по клавиатуре. А я мучился.

Человек в темных очках подошел ко мне:

— Давай, креол! Удар линейкой по рукам никого еще не убил. Тебе всего лишь пощекотали ладони и больше ничего. Давай, вставай, праздник продолжается!

Вернувшись к разговору с остальными, он отошел. И все же я попытался поднять свое тело, причем без помощи рук. Несмотря на все усилия, встать не удалось. Полицейский, наблюдавший за мной из своего угла, крикнул:

— Ну, что же ты? Садись!

С этими словами в мою сторону по полу со скрежетом полетел стул. Он остановился, почти коснувшись моих ног. Однако и это не заставило меня пошевелиться. Я прикинулся мертвым, хотя на самом деле уже все хорошо слышал.

Старик с пышными усами, покуривая сигару, рассказывал своим друзьям о самых громких свежих преступлениях и об арестах, которые полиция только что произвела. Его рассказ заинтересовал меня, потому что, насколько удалось понять, он стремился доказать, что работать «снаружи» лучше, чем «внутри». В какой-то момент, повернувшись к мучителю в темных очках, он заявил:

— Послушай, брат, не знаю, как ты выдерживаешь здесь, в четырех стенах, с этими недоумками. У них головы набиты идеями, как у священников. Фанатики! Ну, ударишь ты его несколько раз своей линейкой. Какой в этом толк, если они не раскрывают рта, даже когда их убивают? Даже железные прутья, клещи, телефонный провод и электрический ток не всегда дают результаты. Какого черта ты хочешь добиться этим нововведением — линейкой? Я уже говорил шефу. Думаю, что этих типов остается только убивать. На улице лучше. Там, по крайней мере, легче дышится, встречаешься с людьми — и с хорошими, и с плохими. Шлюхи, мерзавки, предстают во всей своей красе! Поэтому я хочу, чтобы ты работал со мной! А здесь пусть работают те, у кого терпения побольше. Вот сам смотри, к примеру, вчера наша команда «выудила» акулу от наркобизнеса, приплывшую из Сан-Паулу. Знаешь, как нас за это наградят? Крупная рыба, брат, и мы ее уже засекли. Теперь осталось только приготовить наживку и подождать. Его кличка Блондин. Знаменитый Блондин! И все уже на мази. Это тянет на самые крупные заголовки в главных газетах всей Бразилии! Решай! Ты нам нужен!