Как я и ожидал, комдив тут же вызвал самого пакостного командира взвода, объяснил ему положение и дал приказ доставить дезертира. И снова мне было поручено сопровождать его и двух солдат, так как кроме меня никто не знал, где живет Елизаров.

Приехали вечером и остановились в комендатуре города. Воспользовавшись тем, что командир взвода и комендант тут же сели за бутылку, я смотался предупредить Володю. Тот встретил эту новость спокойно и лишь попросил, чтобы за ним пришли часам к десяти утра.

На другой день после завтрака мы двинулись в сторону рабочего поселка. Пошли через железнодорожные пути. Обойдя стоящий состав, натолкнулись на группу взволнованных людей. Перед ними лежало изуродованное тело Воло ди Елизарова. Один из присутствовавших здесь железнодорожников рассказал, что видел, как этот сержант несколько минут назад бросился под прибывающий на станцию состав.

А в Россию пошло официальное письмо: «…погиб от несчастного случая».

В Эрфурте «Студебекеры» ремонтировали в мастерских, в которых работали немцы, а охрана была поручена отделению тяги нашего дивизиона.

С самого начала между солдатами и персоналом мастерской сложились добрые отношения. Немцы не обращали внимания на то, что мы иногда разъезжали на генеральских машинах, пригнанных на ремонт, а мы угощали их пивом, качество которого зависело от того, на какой машине за ним приезжали. Если на «Студебекере» – пиво было так себе, а если на генеральском лимузине – нам наливали пиво высшего качества. Немецкие пивовары знали толк во взаимоотношениях с советскими военными.

Жили мы в конторе мастерской, спали на столах, накрытых перинами, а кормила нас пожилая женщина, проживающая в соседнем доме. Ей мы отдавали сухой паек, получаемый в части, а иногда и дополнительные продукты, добытые в близлежащих деревнях, куда ездили ради развлечения. При столь вольных условиях редкий день обходился без выпивки.

Обедать обычно ходили всем отделением. Но в тот раз шофер Ингазов, зачитавшись каким-то романом, остался в конторе и попросил принести ему в миске второе. А у нас на столе случайно не оказалось ничего спиртного и стояли лишь две бутылки лимонада.

Все уныло ели суп, когда открылась дверь и в комнату неожиданно вошло начальство – командир бригады генерал-майор, его заместитель по политчасти подполковник, командир полка и командир нашего дивизиона. И хотя по уставу во время еды не положено вставать, все вскочили, и я доложил комбригу:

– Товарищ генерал, отделение охраны находится на обеде.

Замполит, не дожидаясь конца доклада, схватил и обнюхал обе бутылки. Убедившись, что в них нет спиртного, солдатам разрешили продолжить обед.

Потом Ингазов рассказал, что, увидев подъехавшие машины, схватил карабин, выскочил из помещения, по-ефрейторски поприветствовал генерала, доложил, что отделение обедает, и показал где.

На следующий день мы узнали, что в одной из мастерских города произошло ЧП: солдаты выпили метиловый спирт, двое погибли, и еще несколько человек оказались в госпитале с перспективой потери зрения. А вскоре к нам пришел корреспондент армейской газеты оккупационных войск, и в ней появилась статья под названием «Отделение старшего сержанта Стопалова несет службу».

За время, проведенное в Германии, я общался со многими немцами. Их отношение к нам конечно же было разным. Не было только одного – немцы на нас не нападали. По крайней мере, в нашем полку об этом ничего не слышали. Более того, в трудные моменты население даже помогало советским людям.

Капитан Крапивка вернулся из отпуска с женой. Лида оказалась веселой дивчиной, часто устраивающей у себя дома «приемы». Шло время, и вскоре она округлилась и начала капризно требовать, чтобы при ней не курили. Словом, все с интересом ожидали первого в нашем полку пополнения семьи.

Поздней осенью начались большие маневры, и начальник штаба первого дивизиона капитан Крапивка в самый неподходящий момент вынужден был на несколько дней покинуть жену. Перед отъездом он поручил наблюдать за ней соседу по дому пожилому майору из санбата и попросил меня в случае чего отвезти Лиду в город Бранденбург, где находился советский госпиталь.

Около полуночи меня разбудили. В коридоре стоял майор, сообщивший, что подошло время и надо ехать. Я быстро собрался, доложил дежурному по части, завел «Опель-супер» капитана и через несколько минут уже стоял у дома Крапивки. Вскоре появились Лида с майором. Он помог ей сесть на заднее сиденье, захлопнул дверцу и пожелал счастливого пути.

От части до Бранденбурга около 35 километров. Сначала я решил ехать не очень быстро, чтобы не растрясти роженицу и даже пытался с ней разговаривать. Но Лида вся ушла в себя, на шутки не отвечала и только изредка тихо ойкала. Неожиданно машину сильно повело вправо так, что я едва удержал ее на дороге. Замена спустившего колеса на запасное заняла не более пяти минут, но, когда мы снова тронулись, Лида громко застонала: «О-ой… о-ой… о-ой», причем частота этих «о-ой» катастрофически нарастала.

В этот момент машина въехала в небольшую деревню. В одном из домов мелькнул свет. Я, не раздумывая, остановился и постучал в дверь.

– Wer ist das? (Кто там?) – раздался женский голос.

– Hier russische Frau geboren. – Глагол geboren в данном случае был употреблен неверно, но мне было не до грамматики.

За дверью молчали, потом осторожно вышла пожилая женщина, увидела Лиду и все поняла. Буквально через несколько минут она уже лежала на огромной кровати, покрытой белоснежной простыней. Возле нее хлопотали две женщины и прибежавший откуда-то врач-немец. А я, невзирая на укоризненные взгляды немок, как на часах стоял в углу комнаты, неотступно наблюдая за происходящим.

Роды прошли без осложнений, и вскоре Лида, успокоившись, лежала с закрытыми глазами, а рядом с ней, завернутый в пеленки, лежал живой красненький комочек – ее сын.

Утром вместе с врачом поехали дальше. И как у нас часто бывает, полковник – начальник госпиталя наотрез отказался принять молодую мать с ребенком. Только после решительного вмешательства женщин из медперсонала полковник сдался, и для Лиды начали освобождать комнату. Все это время она вместе с сыном и немецким врачом находилась в машине. Вот так, для подготовки к неожиданным родам среди ночи чужим немцам потребовались считаные минуты, а на помещение только что родившей женщины в свой советский госпиталь ушло около двух часов.

Крапивка после возвращения с учений хорошо отблагодарил жителей этой деревеньки, а у меня появился тезка.

Напряжение последних лет вылилось в многочисленные пьянки, автомобильные аварии, дуэли, самоубийства и многие другие нарушения дисциплинарного устава.

На партийно-хозяйственном активе бригады были приведены сведения о том, что за первый год мирной жизни в Германии по разным причинам погибло советских военнослужащих больше, чем за советско-японскую войну 1945 года.

У парторга второй батареи первого дивизиона нашего полка капитана Хусаинова в Средней Азии жила старая мать. Служил Хусаинов исправно, с начальством не ссорился и одним из первых получил отпуск. По возвращении в часть капитана нельзя было узнать. Он был замкнут, буквально посерел, все время о чем-то думал и в конце концов пустил себе пулю в лоб. А перед этим Хусаинов рассказывал своим товарищам, насколько жизнь в родном, далеком от войны ауле отличалась от жизни в побежденной и разрушенной Германии.