Осторожничать смысла нет, быстро возвращаюсь к двери, дергаю ручку — заперта. Пару раз ударяю плечом и выламываю замок. Он держался на честном слове, как, впрочем, и вся изба.

— Птичка в клетке. Наконец, я нашел тебя.

Каждое слово источает любовь и боль. А еще тоску. Дикую, до звериного воя. И гнев. Гнев на самого себя и девушку, что сторонится меня. Олесе страшно, она видит во мне Чудовище. Плавно шаг за шагом двигаюсь к ней. Олеся хочет спрятаться, но я прижимаю ее к стене, упираюсь руками по обе стороны.

— Пусти! Не смей приближаться!

Она толкает меня в грудь, как чужого. Будто и не было прошлого между нами, злит еще больше. Не выдерживаю, беру ее за плечи, напираю всем телом, утопаю в глазах Олеси. Ловлю губами трепетное дыхание.

— Ты действительно думала, что я смогу от тебя отказаться? От вас…

Забываюсь, тянусь губами к тонкой шее, чтобы снова попробовать ее на вкус. Я скучал. Олеся увиливает и вырывается из моих объятий, бежит к двери. Ударяю кулаком об стену, растворяя в нем свою ярость, нагоняю девицу, обхватываю со спины, утыкаюсь носом в ее волосы.

— Делай со мной все что хочешь, но ее ты никогда не увидишь!

— А ты не изменилась. Лесёнок. По-прежнему развязываешь бессмысленную войну. Угомонись. Ты проиграла.

Разворачиваю Олесю, дотрагиваюсь ее лица, приподнимаю подбородок. Как она дрожит. До лести. Правильно делает, я знаю, как поступать с брехушами вроде нее. Уже хочу наказать, но пока лишь улыбаюсь, наблюдаю откровенный страх.

— Я решилась на это не ради себя.

Олеся думала, что навсегда избавилась от мучений и ада, которые долгие годы обеспечивал ей Айхан. Надеялась, зажить самостоятельно, вот только не учла, от кого рожала.

— Как вам будет угодно, госпожа. — Замираю. — Так мне нужно ответить?

Всё. Я больше не могу видеть струхнувшую моську Олеси. Пытаюсь сдержать смех, опускаю взгляд на ее губы. Поглаживаю ладонями талию, сминаю ткань вязаного платья.

— Таким как ты нельзя иметь детей. И семью. Уходи, пожалуйста…

Я готов подписаться под каждой фразой Олеси кроме последней. Она права. С таким родом деятельности мне категорически запрещено иметь семью и наследников. Взяв ответственность за женщину и ребенка, я подвергаю их смертельной опасности. Перед такими людьми как я нагибаются, боятся и ненавидят. У меня достаточно врагов, чтобы просыпаться каждое утро как в последний раз. Но я не уйду. Никогда.

Наблюдаю воинственность хрупкой блондинки. Подохнет, но не перестанет защищать дитя от родного отца. И мне это не нравится. Хмурюсь, склоняюсь к лицу Олеси, сталкиваю нас лбами.

— Где моя дочь?

Девушка напрягается и чуть не падает от волнения. Крепче обнимаю руками, ощущая, как сильно вибрирует ее тело. Олеся воротит нос, но я достаточно пожил на этом свете, чтобы действовать, отодвигая на второй план обиды. Сжимаю пальцами ее подбородок и возвращаю лицо.

— Хватит прятать глаза, Олеся.

— Не называй меня так, мое имя — Айяна!

Конечно, блять.

А может, у нее появился другой? Дровосек или свинопас местного разлива? Якутский бизнесмен? В таком случае мне будет жаль их обоих.

Теперь напрягаюсь я, и склонившись к шее Олеси, жадно делаю вдох, проверяю на запах чужих прикосновений. Блондинка слишком хороша для меня и ее аромат опьяняюще-приятен. Вдвойне приятно осознавать его чистоту, без посторонних примесей.

Я улыбаюсь. Целую шею, затягивая губами кожу. Зефирка моя, сладкая. Мятежная северная негодница.

— Я скучал по тебе. А ты ждала. Догадывалась, что рано или поздно я приеду за вами. Верно?

— Замолчи! Я не хочу тебя слушать…

Острым лезвием вонзаются слова Олеси в ответ на мою доброту, и я отстраняюсь. До хруста сжимаю кулаки, краснею, зверею. Чувствую, как кровь в моих венах начинает вскипать и затмевает разум. Невольно замахиваюсь, но тут же осекаюсь, медленно опускаю руку.

Олеся дотрагивается холодной ладошкой моей щеки, поглаживая, первая тянется за поцелуем. Вгоняет в ступор, когда язычком проскальзывает в мой рот. Ублажает, очерчивает зубы. Мне нравится, пиздец как, слишком долго я ждал этого момента.

Туплю пару секунд, а потом возбуждаюсь, дурею, с рыком и пошлыми мыслями напираю на девушку всем весом. Кажется, Олесе больно от того, как сильно я вдавил ее в стену, но она терпит. Я потираюсь пахом о ее бедро и хочу свою Якутку до дрожи.

Зря Громов плетью оставлял шрамы на моей спине. Чары Олеси действуют безотказно. Или дело во мне? И я понимаю значение слова любовь? Хуй знает, хуй знает…

Дышу глубоко и часто, сминаю мягкую грудь. Расстегиваю две верхние пуговицы на ее платье. Я хочу взять девушку прямо сейчас и не минутой позже. Олеся смущается, а я продолжаю давить в ее тело эрекцией, демонстрируя свой настрой. Захватываю подол узкого платья и задираю на талию.

Сквозь порывы обоюдного дыхания я различаю тонкий детский плачь и пелена возбуждения теряется махом. Отпускаю девушку и резко отхожу в сторону. Отворачиваюсь спиной, оглядываюсь, но никак не могу найти глазами дочь. Здесь всего две комнаты и обе просматриваются.

Олеся язык проглотила, так и застыла у стенки. Метаюсь по домику, не понимаю откуда источник звука.

— Где моя Лариска?

И тут мать-перемать оживает, даже рискует суетиться за моими плечами и пытаться остановить. Олеся дергает меня за руку.

— Какая еще Лариска?! Ее зовут Камилла!

— Что за имя ты выбрала для Лариски?

— Красивое и благородное.

— Отстань.

Вообще, я безумно рад видеть Олесю, но отмахиваюсь от нее как от надоедливой мухи. Только путается под ногами. Я замираю рядом с доисторическим ковром на стене, похожий был у моей бабки. Делаю шаг ближе, и Олеся фурией летит мне наперерез. Отчаянно вытягивает тонкую руку, словно преграду, слабо толкается, плачет.

— Только через мой труп…

— Ну, иди. Можешь прямо сейчас начинать копать себе яму, — насмешливо отвечаю, но Олеся все так же голосит и дерется. Я уже боюсь ее. Ага.

Хватаю девицу двумя руками и отрываю от пола. Трясу, как марионеткой в надежде унять ее слезы и привести в чувства.

— Ты… Чудовище… сжег моего брата! Живьем! Каким бы он ни был, Айхан мне брат и это всем известно…

— Не брат он тебе. Понимаешь, что Айхан хотел с тобой сделать? Продать тебя как барыш, целку твою обменять на деньги и власть.

Олеся всхлипывает, и я вновь ставлю ее на ноги.

— Как мне смириться с новостью, что отец моей дочери перебил почти всю мою родню? Да еще какими варварскими методами… А папа? Тамерлан. Он был честный и достойный человек. Он любил меня. Ты уничтожил и его, Эмин. Надсмехался вместе с Громовым, там, на задворках Загса. Как мне пережить такое? Забыть?